Большинство стран, которые мы посетили, были частью социалистического лагеря, и поэтому в них существовали советские образовательные парадигмы. И до сих пор рудименты советской системы остались в некоторых странах. Нам было интересно познакомиться с опытом православных учебных заведений в этих странах в том числе с этой точки зрения, потому что они тоже совершили переход от старой советской системы к новой европейской системе. Вопрос, который у нас вставал постоянно и на который мы получали разные ответы: что вы делали со старыми диссертациями, на основе чего вы выстраиваете новые диссертации и как вы видите будущее для взаимного признания этих диссертаций, которые у вас сейчас пишут и которые будут писать в будущем. Это тот вопрос, на котором я бы хотел сегодня заострить внимание в рамках нашего семинара, и который я хотел бы предложить для нашей дискуссии.
Этот вопрос сейчас проходит достаточно интенсивное обсуждение. С самого начала очевидным было следующее решение данной проблемы – наши кандидатские работы мы будем считать как бы западными PhD. И при этом мы оставим старые докторские работы, которые пишутся в соответствии с требованиями ВАКа. Я хочу сказать, что несколько документов описывают уровень докторских работ в новой европейской образовательной системе – это, во-первых, Дублинские дескрипторы, где прописаны требования и критерии, выдвигаемые к докторской работе. Существуют также квалификационные рамки в европейском высшем образовании и квалификационные рамки в образовании в течение всей жизни.
Когда мы начали сопоставлять требования, выдвигаемые к нашим кандидатским диссертациям и требования, которые предъявляют к докторским работам в значительном количестве западных университетов, мы поняли, что просто взять и поставить знак равенства между двумя системами невозможно. Проблема, с которой мы столкнулись, заключалась в том, что две системы оказались не сводимы друг к другу. То есть, старую советскую систему «кандидат-доктор» практически невозможно привязать к международной системе «магистр – PhD». И очевидная идея – просто привязать кандидатку к PhD и оставить докторскую ВАКовскую, оказалась труднореализуемой.
Поэтому мы начали обсуждать другой путь, который мог бы заключаться в том, чтобы не приравнивать кандидатские работы к PhD, а в полной мере применить к ним требования ВАКа. Все мы знаем, что есть формальные, а есть неформальные требования ВАКа к кандидатским работам. И мы сохраняем и те и другие требования по отношению к нашим кандидатским работам. Получается, что наша кандидатская работа остается полностью совместимой с системой отечественного светского образования.
Параллельно с этой системой мы можем ввести другую систему – систему, которая совместима с международным пространством образования, и именно этой системе принадлежат наши докторские работы, аналогичные PhD. В результате у нас может сформироваться одна система, которая выходит в российское образовательное пространство, и другая система, которая выходит в международное образовательное пространство. В этой системе докторская работа – это PhD. При этом мы даем возможность нашим магистрантам писать либо кандидатскую работу, а за ней писать докторскую, либо писать докторскую PhD.
У этой модели есть свои проблемы, связанные, в частности, с признанием таких докторских диссертаций нашими государствами. Поэтому возможно пойти еще по третьему пути. Для этого пути существует следующая предпосылка. В рамках Болонского процесса достаточно четко прописывается, какие квалификации должен продемонстрировать студент, пишущий докторскую работу. При этом практически не заданы процедуры защиты - это оставлено на усмотрение самого учебного заведения. Мы, пользуясь тем, что европейская рамка выдвигает требования прежде всего к контенту, квалификациям, которые должен продемонстрировать докторант, но не выдвигает жестких требований к защите, применяем эти требования квалификационных рамок по отношению к нашим кандидатским работам. Но что касается процедуры защиты и предзащиты – то, на чем делает акцент как раз ВАК – в этом мы оставляем требования ВАКа. Получается как бы гибридная степень кандидата - по результатам обучения она соответствует европейским требованиям, а по процедурам защиты - отечественным. Таким образом, мы кандидатскую диссертацию делаем такой работой, которая признается, с одной стороны, в западной системе, с другой стороны – в российской системе.
Впрочем, и в этой модели остаются сложности, которым я не могу найти решения. Если степень PhD очень хорошо перенести сюда и признать в нашем контексте как кандидатку, то нашу кандидатку признать в Европе как докторскую очень сложно. Приведу один пример. Вы все знаете, что в России неформальные требования к объему кандидатской работы по гуманитарным предметам порядка 150 страниц. В Белоруссии это, например, 110 страниц. Если объем больше, ВАК затрудняется принимать кандидатскую к защите. Получается, что ВАК здесь устанавливает верхнюю планку, выше которой мы не можем перепрыгнуть. Между тем, обычные требования к PhD на западе - 250-300 страниц. Поэтому с точки зрения объема работы возникают сложности в написании таких диссертаций, которые признавались бы у нас как кандидатки, а на западе - как PhD.
Именно с целью поиска решения данного вопроса мы подробно расспрашивали наших коллег в православных ВУЗах Европы, как они решали проблему совместимости советской и новой европейской систем написания диссертаций. Подавляющее большинство Церквей пошло путем введения с чистого листа системы магистерских и докторских диссертаций (PhD). Исключением является случай Болгарской Церкви. Болгарская Церковь и болгарская образовательная система – это та система, где больше всего сохранилось советских рудиментов в области образования. В Болгарском государстве действует закон, который регулирует и богословское образование. Согласно этому закону, сохраняется двойственность в диссертациях – введена PhD и сохраняется старая советская докторская, которые называются, соответственно, «малый доктор» и «большой доктор». В законе это называется «доктор богословия» и «доктор богословских наук». То есть, доктор богословия – это PhD, а доктор богословских наук – это старый советский, ВАКовский, стандарт докторской работы. Они сохранили эту двойственность на уровне закона. Очевидно, что уже в следующем году эта двойственность будет устранена. Они до сих пор не могут идентифицировать и нам не смогли объяснить, в чем разница между «малым» и «большим» доктором. Для них это неразрешимая задача. У них также остается ВАК. Это единственная страна, где остается ВАК. Но они прогнозируют, что ВАК, с принятием в следующем году нового закона, исчезнет, и сами университеты получат право признания защиты диссертации и признания степеней.
В некоторых случаях, как, например, в Польской Церкви, сохранились элементы немецкой системы хабилитации. Там сохранился хабилитационный доктор. Возможно, что и в рамках европейской системы хабилитационный доктор останется, хотя он никак не прописан в квалификационных рамках. Эта степень относится к национальным особенностям некоторых стран Евросоюза. И опять-таки, нужно понимать, что хабилитационный доктор несводим к ВАКовскому доктору – это совершенно разные жанры, это разные уровни диссертаций. То есть, там, где сохранились рудименты старой советской системы, непонятно как их вписывать в новую европейскую модель. И там, где не приняли простого решения перейти на новые принципы, не оставляя ничего из рудиментов старого, идут к тому, что во всех новых версиях закона эти элементы минимализируются вплоть до того, что они рано или поздно исчезают. Это тот опыт, который мы получили в православных ВУЗах Евросоюза.
прот. Николай Емельянов: Все мы знаем, что требования, которые предъявляются как к PhD в Европе и в Америке, так и к кандидатским и докторским ВАКовским степеням не формализуемы до конца. Все формальные требования, если говорить о ВАКовских, имеют отношение в большей степени к процедуре защиты, чем к содержанию работы. В общем-то, в не меньшей мере это связано и с ситуацией в Европе и Америке – там требования очень сильно отличаются в зависимости от ВУЗа и более того, эти требования ориентируются на ВУЗовскую традицию. В нашей же стране есть некая, условно говоря, ВАКовская традиция, благодаря которой нам понятно, откуда брать требования к работам.
Каким же образом предполагаете вы формировать квалификационную рамку требований к новой работе, аналогичной международной линии квалификационных степеней, поскольку никакой традиции у нас нет, нет соответствующих работ, на которые можно было бы равняться?
архим. Кирилл (Говорун): Мы говорим о модели нашей работы как модели синтетической, компромиссной, состоящей из двух основных элементов – из элемента европейского и элемента отечественного. Что касается квалификационной рамки, она говорит уже сама за себя. Она является квалификационной и предполагает наличие определенных квалификаций у того человека, который пишет и защищает работу. Мы ориентируемся в разработке наших собственных квалификационных рамок на квалификационные рамки Болонского процесса. Идея квалификационных рамок не является столь актуальной для ВАКа, сколь она является актуальной для европейского образовательного пространства. Мы берем в данном случае то, что является более актуальным для европейского образовательного пространства. ВАКу все равно, что прописано в европейских квалификационных рамках, ВАКу важны процедуры, вы правильно сказали. И в то же время процедуры не так важны в рамках Болонского процесса. Я имею в виду, прежде всего, процедуру защиты, процедуру предзащиты, процедуры, которые предполагают наличие определенного количества публикаций. Конечно, определенные публикации перед защитой предполагаются и в европейском образовательном пространстве, но они продиктованы не квалификационными рамками – они продиктованы исключительно национальными особенностями образовательных систем. То есть, условно говоря, в Германии одни требования к публикациям перед защитой докторской работы, во Франции другие, в Англии третьи. И там также существует вариативность в зависимости от университета, особенно в англо-саксонской модели. Поэтому второй элемент этой синтетической модели, отечественный элемент, прописывает достаточно подробно процедуру защиты этой работы, что не так важно для европейской модели. У нас получается двухчастная модель. Часть ее прописывает квалификацию, которую человек получает, другая часть описывает процедуры. Мы надеемся, что это даст нам возможность признавать наши работы в международном пространстве, которое смотрит на квалификации с одной стороны, и в отечественном образовательном пространстве, которое смотрит на соблюдение процедур.
М. В. Таланкина: Допустим, сейчас все выстроится по той модели о церковных степенях, которую вы озвучили. Но ВАК сейчас тоже реформируется, пересматривается концепция, что отразилось в докладе, прозвучавшем некоторое время назад в Общественной палате, в котором тоже упоминали Болонский процесс. Там побеждает система двухуровневая – кандидатская и докторская, при том, что кандидатская будет приспособлена к PhD. Что тогда будет с нашей системой в смысле признания ВАКом?
архим. Кирилл (Говорун): Невозможно прогнозировать, какая будет окончательная российская система, что будет с кандидатскими. Если кандидатки будут приравнены к PhD, то очевидно, будут повышаться требования к кандидатским работам, по крайней мере, к гуманитарным кандидаткам. В таком случае можно предположить, что эти кандидатские работы будут называться PhD.
А вот если кандидатки будут названы PhD, что будет с докторскими работами? Может кто-то сказать, что будет со старыми требованиями к ВАКовским докторским степеням в этой системе? Здесь есть несколько моделей, по которым уже пошли другие страны – я назвал пример Болгарии, где принята компромиссная модель, остался «малый» и «большой доктор». Для нас эта проблема, к которой добавляется еще неопределенность признания наших степеней со стороны ВАКа, не позволяет нам интегрироваться полноценно в международное пространство. Это наиболее актуальный вопрос, и более того, это есть вопрос признания нашего образования здесь, в российской образовательной системе. У нас просто не хотят богословие считать наукой.
прот. Владимир Воробьев: Мне кажется, очень важно сейчас правильно выбрать стратегию наших реформ и понять, как идти к целям. Утверждение, будто сейчас в России не признают богословие наукой, не во всем справедливо. Уже есть закон об аккредитации духовных школ, значит, высшее образование полностью признано. Если бы наша Церковь выступала энергично, единым фронтом, то мы уже были бы в ВАКе. Это то, что мы не можем пока реализовать.
И мне кажется, что более правильной стратегией было бы ориентироваться прежде всего на отечественную модель. Введение теологии в ВАК и присвоение степеней меняет кардинально всю сегодняшнюю систему. Это означает, что до конца рушится стена между государством и Церковью, между наукой и религией, между школой и Церковью. Все ленинские декреты полностью оканчивают свое существование. То есть, после того, как теология придет в ВАК, уже не будет оснований ее тормозить, как это сейчас пытаются делать. Бороться с ней нельзя, она уже победила. То есть, у богословия появляется другой статус в государстве, мы начинаем готовить кадры для школы. Имеются определенные карьерные перспективы, и так далее. На климат внутри России, на отношение государства к Церкви, Церкви к обществу это оказывает грандиозное влияние.
Если мы сейчас достигнем паритета с европейскими университетами, это никак не скажется на положении Церкви в России. Если же мы будем иметь такую победу здесь, в России, то мы получаем в руки мощнейший рычаг для нормализации жизни, не только церковной, но и государственной. Когда вы сейчас приходите в университет и говорите «я доктор богословия», все улыбаются, ведь считается, что богословие это не наука. Никто этого не говорит, но все так думают. А когда придет доктор богословия или теологии с ВАКовской корочкой, то ему будет место в системе, и смотреть на него будут снизу вверх. Потому что все будут понимать, что он знает то, чего никто другой не знает. Это мы уже видим по нашим сегодняшним работам. Я имею ввиду кандидатские работы, которые мы защищаем дважды – сначала у себя, в церковном совете, потом в светском совете, получая ВАКовскую кандидатскую. Нам постоянно говорят, что уровень наших работ гораздо выше, чем обычно.
архим. Кирилл (Говорун): Я абсолютно согласен и не вижу никакого противоречия между интеграциями в обе системы. Я уже сказал, что интеграция в отечественную систему является очень важной и, безусловно, необходимо сделать наши степени совместимыми с отечественными степенями. У нас должны быть степени, которые бы признавались ВАКом. Здесь никаких, я думаю, противоречий нет и быть не может. И наша задача как раз заключается в том, чтобы разработать такую модель, которая бы позволяла нам одновременно интегрироваться и в отечественное, и в международное пространство. Единственное, с чем бы я не согласился, это то, что признание со стороны международного образовательного пространства ничего нам не даст. Для нас это не менее важно, это позволит нам объективно поднимать уровень нашего образования, участвовать в международных проектах, в которых мы не можем участвовать здесь. Нам не с кем здесь работать на основании признанных степеней. Мы можем работать только с международными образовательными институтами, поэтому нам важно признание наших степеней также заграницей.
Скажите, пожалуйста, как все-таки вы богословские степени соедините с теологическими, как вы перейдете на нашу систему, если мы будем выпускать кандидатов теологии и докторов теологии? И последний вопрос, опять формальный. Насколько я знаю, на Западе существуют доктора теологии, PhD теологии, а не богословия?
архим. Кирилл (Говорун): Я начну с последнего. На Западе эта степень правильно называется PhD in Theology. Что касается разделения между теологией и богословием, я считаю его искусственным, оно ни на чем не основано, теология – это и есть богословие. И, собственно говоря, будем мы называть это богословием или теологией – это должно быть одно и то же. Это и есть ответ на вопрос, как мы будем совмещать наших кандидатов и докторов богословия с кандидатами и докторами теологии. Они уже должны быть совместимы.
прот. Владимир Воробьев: Они совместимы, но если мы не будем уделять внимания теологическим факультетам и кафедрам и допустим, что они уйдут в секулярную сторону, нам придется различать теологию и богословие в том смысле, что теология – это нецерковная наука, а богословие – церковная. Но это зависит пока что от нас. Мы можем управлять процессом и этого не допустить. Если только церковь не проигнорирует эту возможность, этого не будет и не нужно будет двойной бухгалтерии.
Но о. Кирилл меня не совсем правильно понял. Когда мы говорили о влиянии и важности признания на Западе наших работ, я сказал, что это никак не повлияет на нашу церковную жизнь. Нам, конечно, важно, чтобы Запад нас признавал, но это не повлияет на отношения церкви и государства в России. То есть, признание наших работ Западом нас может отдалить от здешних. Мы будем выглядеть скорее какими-то западными агентами. Очень важно, чтобы мы здесь, в России, воспринимались бы как свои. Для наших чиновников это очень важно, нужно понять их психологию.
И это нисколько нам не помешает одновременно или позже искать способ приравнивать наши дипломы к западным. Эта задача, конечно, должна оставаться, и мы ее, безусловно, решим. Это будет не так трудно, в том случае, если у нас докторские будут защищаться. Они, естественно, на PhD на Западе вполне сгодятся. Я со всем полностью согласен, кроме одного – давайте сейчас не упустим момента и добьемся, чтобы теологию ввели бы в ВАК.
Я согласен с замечанием Людмилы Александровны Шмаро, что мнение, будто признание со стороны международного сообщества поможет нам в России, является наивным. Но есть реальный шаг, который мы уже сейчас можем сделать по отношению к нашим магистерским работам. Это совместные магистерские дипломы, которые подписывают представители наших партнерских европейских университетов. Это путь к тому, чтобы в России богословские степени были легче восприняты. Я не думаю, что это будет противоречить каким-то местным установкам. Это есть пример конструктивного сотрудничества с международными организациями, которые помогут нам получить признание наших дипломов в России. Я еще раз хочу подчеркнуть, что это нужно делать параллельно.
свящ. Константин Польсков: За время своей профессиональной деятельности я имел большой опыт, причем не всегда приятный, общения с ВАКом, но, тем не менее, я буду последний, кто бросит в ВАК камень.
Утверждать, будто ВАК – это исключительно процедура, я бы не стал. На уровне кандидатской с этим еще можно согласиться, потому что кандидатскую степень присваивает совет. Но на уровне докторской - нет. Посмотрите решения президиумов ВАК за последние два года, сколько отказов они дают докторским не по причине процедуры, а по причине содержания. Все-таки докторскую степень присваивает экспертный совет ВАКа, поэтому процедура важна. Но ВАК – это не только процедура. Если он сейчас рухнет за одну секунду, то начнется такой хаос, что неизвестно, что лучше. Я не думаю, что в июне его отменят, слишком многих это заденет.
Вы также сказали, что в тех странах, в которых сохранились рудименты советской образовательной системы, есть проблемы. Не будет ли та система, о которой вы говорили, попыткой и сохранить старую и создать новую, сохранить рудименты, создав две параллельные системы. Кандидатская, докторская останутся как рудименты старой системы, а PhD, возникающая как нечто новое, будет соответствовать будущей системе. Вопрос в том, какой же студент захочет защищать две работы? Он пойдет сразу на PhD. Что вы будете делать с двойной возможностью?
архим. Кирилл (Говорун): Мы сознательно идем на сохранение двух параллельных систем. Лично я бы сохранил только одну систему, не сохраняя две параллельные. Но установка Патриарха на то, чтобы сохранять две параллельные системы, одна из которых будет совместима с российской. Мы будем заложниками этой двойственности очень долгое время, но у нас нет другого выхода.
свящ. Константин Польсков: Вы говорили, что возможно в процессе повысить требования к кандидатке, имея в виду PhD, оставив докторскую как хабилитацию.
архим. Кирилл (Говорун): Это один из возможных путей, который мы обсуждали - сделать нашу кандидатку PhD. Но если мы формализуем требования к кандидатке, пропишем квалификационные рамки и заложим требования к PhD в эту рамку, у нас сразу же возникнут две проблемы. Первая - как мы эту кандидатку будем признавать здесь, в ВАКе?
свящ. Константин Польсков: Без проблем, это я вам говорю как ученый секретарь. У нас нет ограничений по верхнему пределу.
архим. Кирилл (Говорун): Хорошо, я принимаю эту ремарку. Но у нас возникает вторая проблема – где, кроме Свято-Тихоновского университета, мы наберем студентов, которые будут способны писать такие работы? В таком случае, у нас действительно будут защищаться единицы в наших академиях и Общецерковной аспирантуре и докторантуре. И кто будет руководить этими студентами? Где мы наберем достаточное количество научных руководителей с квалификацией, которая будет позволять им осуществлять научное руководство и доводить людей до уровня PhD?
свящ. Константин Польсков: Однако с тех пор, как в МДА повысили требования к кандидатским, их хоть и стало меньше, но те, которые там защищаются, вполне достойны. От нас же никто не ждет бесконечного потока кандидатских, но те, что защищаются, выглядят неплохо на уровне требований к кандидатским работам. Руководить могут светские специалисты, ведь есть среди них множество тех, которые способны и могут руководить.
архим. Кирилл (Говорун): Сейчас уже ситуация обстоит лучше, я согласен с вами, но в то же время, мы знаем изнутри, что реального научного руководства как не было, так и нет. Улучшился уровень диссертаций только за счет повышения требования к диссертации, когда были введены обязательная предзащита и очень жесткие условия защиты.
Опыт кандидатских показывает, что повышение требований к процедуре дало свой результат, но это не изменило качественно самого процесса написания работы и научного руководства. Студенты пишут так, как сами считают нужным. Слава Богу, есть студенты, которые обеспечивают достаточно высокий уровень.
прот. Владимир Воробьев: О. Кирилл, все равно время какое-то потребуется. Те, кто сегодня будут писать кандидатские, завтра станут преподавателями, послезавтра станут руководителями. Требуется время, должен быть некий переходный период. И ускорить его значительно не удастся. И никаким способом мы это не обойдем, пока мы не вырастим новое поколение. Я пытаюсь объяснить простую вещь – ничего не может быть, пока не вырастет среда. У нас же среда была уничтожена полностью. Пока эта среда не вырастет, никакого чуда ждать не нужно, не появятся у нас великие богословы.
Все ваши усилия очень полезны и хороши. Но ни в коем случае не нужно отрываться от нашей здешней реальности. Для нашей Церкви это гораздо дороже, чем Запад. Давайте вместе с Россией выращивать Болонскую систему, давайте вместе с Россией переходить на PhD. Если вся Россия стремится в Европу и уже давно подписано решение о вхождении в Болонскую систему, то ВАК тоже будет работать над тем, чтобы объединиться с европейской системой степеней. На то, чтобы обойти этот процесс самим, потребуется больше времени и сил. Это нужно делать только параллельно. Ни в коем случае не за счет того, чтобы нам оторваться от здешних.
Надо сказать, что мы уже почти что достигли цели. Над входом теологии в ВАК мы работаем уже много лет. Сейчас по благословению Святейшего создана комиссия, в которую вошли, в частности, В. А. Садовничий и С. П. Карпов; эта комиссия работает именно над принятием теологии в ВАК. А дальше уже всем вместе нужно будет думать о том, как наши ВАКовские степени – доктор теологии и кандидат теологии - совместить с PhD.
архим. Кирилл (Говорун): Вы все прекрасно знаете, что процесс реформирования духовного образования длится уже очень долго. И до сих пор применялась следующая методология: мы смотрим на государство, которое предлагает определенные модели. Например, в государстве остается степень специалиста. Мы ориентируемся на это, на пятилетнего специалиста, и наши семинарии с четырех лет перестраиваем на пятилетнюю систему. Государство движется в каком-то направлении – мы ориентируемся на государство и движемся на шаг назад.
Но, двигаясь по пути реформ, мы вдруг оказываемся в той точке, которую государство уже покинуло. Потому что мы выбрали методологию следования за государством. Вместо того, чтобы смотреть на ту общую точку, к которой мы движемся, и двигаться параллельно. Тогда нам не пришлось бы вводить пятилетний курс. И здесь я предложил бы иметь в виду ту точку, к которой российское государство рано или поздно придет, чтобы нам опять не оказаться позади, в той точке, которую государство уже покинет к тому времени, пока мы до нее дорастем.
прот. Владимир Воробьев: Позвольте с вами не согласиться. Поскольку мне пришлось пройти за эти 18 лет буквально всю эту дорогу, то я со всей ответственностью скажу, что мы оказались в такой точке, как вы говорите, не потому, что ориентировались на государство, а потому, что мы на него не ориентировались.
Например, ПСТГУ – мы сориентировались на государство и через два года оказались в той точке, где было нужно. А ведь до того, как патриархом стал Святейший Кирилл, наша Церковь дважды отказалась от аккредитации. Когда государство предлагало государственный стандарт, Церковь выражала полное непонимание и нежелание считаться с реальностью.
архим. Кирилл (Говорун): О. Владимир, но согласитесь с тем, что когда Церковь переходила на пятилетнюю семинарию, перед ней стояла задача сделать семинарию высшим учебным заведением. При этом мотивацией было то, что государственное образование длится пять лет. Другой вопрос, что до конца не были поняты те процессы, которые происходили в государственном образовании. Они представлялись как некая статичная картинка без динамической перспективы. Вот мы и оказались в том месте, которое государство уже давным-давно прошло.
свящ. Константин Польсков: На момент, когда принималось решение о переходе к пятилетней семинарии, уже существовали государственные стандарты бакалавра и магистра, просто этого никто во внимание не принимал.
свящ. Геннадий Егоров: Когда этим летом был семинар в МДА, на котором выступала Ольга Николаевна Олейникова, которая говорила о перспективах европейской академической мобильности наших семинаристов, вспомните, какие были лица у ректоров семинарий. Ведь они пытаются решить вопрос с мобильностью межепархиальной и мысль о том, что к межепархиальной мобильности добавится еще и международная, у них, честно говоря, вызывала просто отчаяние. Они совершенно не разделяли радость Ольги Николаевны о том, что наши семинаристы смогут вскоре уехать в Оксфорд, потому что их мучила мысль о том, где взять новых. И поэтому мы действительно должны четко разделять, где есть реально потребность Церкви, которую мы должны удовлетворить. Когда мы думаем о ней, мы не должны смотреть ни на государство, ни на Болонский процесс. Но когда мы ее четко осознали и поняли, уже следующий наш ход – попытаться ее представить в формализмах для того, чтобы не спотыкаться там, где мы можем спотыкаться.
Если мы не владеем содержательным элементом, то переверстать в пятилетку четырехлетние классификаторы – это уже задача техники, и можно ее отдать даже каким-то пришлым специалистам. Тогда с нами никто бороться не сможет именно в силу того, что мы сами собой вполне будем управляться. Ваш с о. Константином Польсковым обмен мнениями показывает, что нет окончательной определенности, для чего нам в принципе эти степени нужны. Общецерковная аспирантура, исходя из предположений по умолчанию, что это нужно, столкнулась с двумя кардинально различающимися мнениями. Либо просто для того, чтобы занять какое-то более теплое место, либо для того, чтобы своим умом послужить Церкви. Было время, когда наличие тех или иных званий соответствовало месту, которое человек мог занять: инспектор семинарии, настоятель прихода или соборный протоиерей. Сейчас этой связи нет, и об этом известно внутри Церкви: пока кто-то получает образование в академии, его сотоварищ по семинарии уже сделался настоятелем и дальше брату-кандидату готов предложить место второго, а то и третьего после всех своих родственников. Такой подход тоже не может не влиять на разработку системы. Чтобы сам человек, который получает знания движимый романтическими порывами, эти свои порывы использовал бы на пользу церкви.
архим. Кирилл (Говорун): Вы совершенно правильно поставили проблему. Система духовного образования – это только часть большой системы, системы трудоустройства, системы связи с работодателем. Именно работодатели дают смысл системе и определяют ее развитие и ее структуру. Это универсальная практика. Но в нашей ситуации это действительно выглядит следующим образом: мы провисаем в воздухе, если мы нигде не трудоустраиваем наших выпускников в соответствии с полученными степенями и званиями. И поэтому следующим этапом после начала реформирования будет встраивание новой системы трудоустройства в зависимости от полученных дипломов. Тогда нужно будет продумать систему ранжирования трудоустройства в зависимости от образования. В большинстве Церквей создана система мотивации выпускников. Например, в Румынии сейчас настолько высокая конкуренция за места на приходах, что, чтобы стать священником в Бухаресте, нужно иметь степень PhD.
Н. Ю. Сухова: О. Кирилл, у меня вопрос в связи с вашей поездкой. Вы сказали, что первый пункт, на который ориентируются европейские православные университеты – это традиция. У них более богатый опыт вхождения в Болонский процесс. Не привело ли это к некоторой маргинализации и сохраняются ли традиции? Если научное и образовательное пространство едино – это замечательно, но, тем не менее, сохранится ли школа, если таковая есть, сможет ли она нарасти, сохранится ли традиция, ведь говорилось, что одна из главных проблем – это отсутствие научного руководства. Будут ли желающие сидеть в школе, сохранять и наращивать традицию, руководить студентами или гораздо проще будет перемещаться по Европе и быть в некотором смысле маргиналами?
архим. Кирилл (Говорун): По поводу традиций – не думаю, что традиции маргинализуются. В каждой из этих школ есть традиции положительные и отрицательные. Они остаются и уживаются с Болонским процессом. Вот, например, Греция – там есть традиция партийности, даже на богословских факультетах, когда преподавательская корпорация разделена на партии. Это пример отрицательной традиции. С другой стороны, есть традиции положительные, скажем традиция работы со святоотеческими текстами
Другой вопрос – это создание школы. Речь идет о культивировании очень сложной структуры. И это связано с созданием среды, о котором говорил о. Владимир. Я бы еще это назвал созданием культуры богословского образования. У нас нет культуры богословского образования, и вне этой культуры преподавания мы не сможем создать научного руководства, только применяя какие-то процедуры, требования, мы не сможем создать школы, а соответственно, и традиции. Это вещи, которые развиваются параллельно – они не связаны с Болонским процессом. Болонский процесс не влияет ни положительно, ни отрицательно на это. Есть такой стереотип: если школа не создана, традиции не сохраняются, виноват Болонский процесс. Болонский процесс может стать козлом отпущения, тогда мы успокоимся и скажем «давайте откажемся от Болонского процесса и будем жить, как жили». И в этом случае у нас тоже не будет создано традиций, просто потому, что это разные процессы. И если традиции маргинализуются или выступают на передний план – это тоже не связано с Болонским процессом, это связано с внутренней жизнью школы и с формированием в ней культуры богословского исследования.
К. М. Антонов: О. Владимир сказал, что вхождение в ВАК для нас важнее, чем вхождение в Европу. Но мне кажется, что оно и гораздо проще вхождения в Европу просто в силу того, что существует принципиальная разница в тех предпосылках, которые у нас в России заложены в отношениях Церкви, государства и университета. Так сказать, наша традиция одна, европейская традиция принципиально другая. И соответственно, продуман ли этот вопрос? Как может войти в Болонский процесс наше Министерство образования при том, как оно выстраивает и будет выстраивать свои отношения с нашими университетами и нашими церковными академиями?
К. М. Антонов: Мне кажется, тут дело даже не столько в существовании или не существовании богословского факультета, сколько в принципиально разном понимании принципа университетской автономии – у нас его просто нет. Это во-первых. Во-вторых: вхождение в единое пространство не приведет ли к разрушению преподавательских и студенческих корпораций в силу просто принципиальной финансовой неравновесности западного и восточного полюса этого пространства? И можем ли мы продумать какие-то меры, с этим связанные? В-третьих, речь идет о том, что признание ВАКом теологии не равнозначно признанию теологии научным сообществом.
А. С. Наумцев: Сейчас создается Межправославный центр поддержки качества. Что нам от этого ждать и какое влияние на нас это окажет?
архим. Кирилл (Говорун): Это была наша инициатива. Я даже скажу – это была моя инициатива, с которой я выступил во время совещания в финском городе Йоэнсуу, и она была принята всеми. От нас зависит, чего от нее ждать, какой мы ее сделаем. Есть шанс, что мы действительно сможем создать орган, в который будут делегированы представители семинарий, православных богословских учебных заведений, который поможет выработать критерии оценки того или иного учебного заведения, в соответствии с требованиями церкви. Этот центр поможет сформулировать более четко компетенции, на основании которых будет формулироваться учебный процесс, сможет давать рекомендации и оценивать, даже составлять рейтинги учебных заведений. Он не будет диктовать ничего ни одному учебному заведению, потому что он не будет уполномочен это делать. Это не административный орган над учебными заведениями – это будет консультативный орган, который проводит аудит, оценивает учебное заведение и дает свою оценку. И эта оценка позволит, мы надеемся, ускорить и облегчить процесс аккредитации, признания со стороны органов, уполномоченных давать аккредитацию и оценку. Не только в нашем случае, но и в случае других учебных заведений. И это позволит нам лучше понимать, чего стоит каждое учебное заведение. Пока что мы на этапе консультирования. Я думаю, что на этом этапе будет уместно участие представителей ПСТГУ.
прот. Николай Емельянов: В завершение семинара я не дерзаю подводить никаких итогов. Скажу только, что мы очень благодарны вам, о. Кирилл. Во-первых, потому что вы откликнулись, пришли и поделились действительно очень важными и актуальными темами, вашим видением последних тенденций в развитии отечественного богословского образования и науки.
Во-вторых, очевидно, что уже в процессе дискуссии наметилось как минимум несколько тем, которые можно было бы обсудить не менее плодотворно, подробно и долго. Наметилось также несколько направлений, по которым нужно срочно сотрудничать и взаимодействовать. И, наконец, я бы отметил, что все, что вы предполагаете делать, видится вам как некая общая инициатива, в которой будут учтены все плодотворные, разумные идеи и пожелания всех участников этого процесса и никогда ваша деятельность и ваши инициативы не рассматриваются как какая-то попытка навязать сверху административные решения и какие-то предвзятые, пусть даже очень хорошие, но частные идеи и мнения. Это, я думаю, является очень важным результатом сегодняшней встречи. Уверяю вас, что это было всем очень важно услышать. Только таким способом сформированные решения не останутся на бумаге и не будут полностью проигнорированы академическим сообществом.
Благодарим вас и надеемся, что встретимся еще раз в таком плодотворном формате, как сегодня. Очевидно, что без такой дискуссионной подготовки вопроса двигаться дальше невозможно. Мы знаем, что вы ведете эту работу и в других учебных заведениях Русской Церкви и за рубежом. Очень вам за это благодарны, и, уверяю вас, очень эту работу ценим и знаем, насколько она трудна. Спасибо.