28 августа 2021 года отошел ко Господу крупнейший русский ученый международного уровня, специалист по византийской филологии Дмитрий Евгеньевич Афиногенов. О значении профессора Афиногенова для мировой науки рассказывают его коллеги и друзья.
«Этот ученейший человек не стремился к всеобщему признанию»
Андрей Юрьевич Виноградов, кандидат исторических наук, доктор филологических наук, сотрудник Института всеобщей истории РАН, ведущий научный сотрудник Научно-учебной лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ, один из авторов «Православной энциклопедии».
Дмитрий Евгеньевич Афиногенов Дмитрий Евгеньевич Афиногенов – Мы познакомились с Дмитрием Евгеньевичем Афиногеновым, когда я учился на историческом факультете МГУ и параллельно ходил вольнослушателем на кафедру классической филологии. Тогда еще не существовало кафедры византийской и новогреческой филологии, и Дмитрий Евгеньевич вел спецкурс для студентов-филологов, которые интересовались Византией. В начале-середине 1990-х годов произошел взрыв интереса к этой теме. Для самых увлеченных он стал вести семинары у себя дома: мы читали тексты византийских авторов, прежде всего жития периода иконоборчества, которым он особенно интересовался. Дома было даже удобней, чем в университете; в то время в России еще не распространился интернет, и, когда в ходе обсуждения возникал какой-то вопрос, Дмитрий Евгеньевич всегда мог взять книгу из своей богатой библиотеки и показать нужный фрагмент. Хотя у него и память была замечательная, он помнил наизусть огромные отрывки текстов.
В вопросах науки и Православия он был человеком очень принципиальным. Если что-то считал неверным – шел до конца в своем несогласии. Все вспоминают историю, как один из аспирантов не смог защититься из-за негативного отзыва профессора Афиногенова. С другой стороны, это был замечательный товарищ, всегда готовый помочь и притом бескорыстно: вычитать греческий текст, дать совет, поделиться литературой… Любил дружеские компании, любил поговорить об интересных вещах.
Андрей Юрьевич Виноградов Андрей Юрьевич Виноградов Дмитрий Евгеньевич вырос в культурной среде: его мать была переводчицей со шведского языка, и он с детства общался с людьми старше себя и очень ценил такое общество. Его мама дружила с семьей Владимира Сергеевича Муравьева, который известен переводом Толкиена на русский язык. Дмитрий Евгеньевич часто вспоминал замечательных людей, с которыми ему довелось встретиться, и о том, какое влияние они на него оказали. Общение велось не ради общения, а ради чего-то нового, познавательного.
Дома у Дмитрия Евгеньевича было легко и весело – он любил хорошую компанию, вкусную еду, хотя жил не то чтобы аскетично, но скромно. Любил готовить. В какой-то период в Москве жила специалист по истории кухни Александра Григорьева, и мы устраивали тематические вечера древней, в том числе византийской кухни. Однажды в Москву приехал профессор Рюден из Швеции, и было решено устроить вечер византийской кухни. Поскольку Афиногенов жил скромно, у него не было стола, чтобы всех усадить, поэтому сняли дверь с петель и положили ее на ящики. Вот такой был у нас византийский ужин.
Он мог экспромтом переводить любые стихотворения на древнегреческий язык
Супруга Ольга была спутницей и помощницей Дмитрия Евгеньевича много лет, и он был очень привязан к семье, старался проводить с ней много времени. Вместе с тем ему иногда хотелось побыть одному. Он с удовольствием уезжал на дачу, собирал грибы и любил прелести сельского быта. Этот ученейший человек мог экспромтом переводить любые стихотворения на древнегреческий, но при этом никто не назвал бы его узколобым интеллектуалом, запертым в башне из слоновой кости. Он был веселым и жизнерадостным.
Дмитрий Евгеньевич очень хорошо разбирался в богословских сложностях и не жалел критических замечаний, когда кто-то выпускал ошибочные работы или переводы отцов Церкви. У него был специальный семинар по разбору ошибок в переводе Дионисия Ареопагита: вместе со студентами он методично, шаг за шагом разбирал, какие ошибки были допущены. Насколько я знаю, Дмитрий Евгеньевич был прихожанином храма рядом со своим домом в Беляеве. Недалеко, в Ясеневе, его и отпевали. Но при этом он никогда не выпячивал свою веру, не козырял ею, всегда максимально деликатно и тактично относился к вопросам религии.
Дмитрий Евгеньевич никогда не стремился к большому международному признанию. Он не переживал, цитируют его или нет, а просто занимался делом, которое любил. При этом его все знали и все на его работы ссылались. Он публиковался на разных языках: и на английском, и на немецком, и на французском, и на шведском. Если речь заходила о том, кто у нас специалист в области иконоборчества или византийских хроник, сразу вспоминали профессора Афиногенова. Другое дело, что он много писал на русском, поэтому не все его работы доступны иностранным коллегам. Надеюсь, что с течением времени эти работы будут переведены на другие языки.
«Он был моим бессменным научным руководителем»
Лев Всеволодович Луховицкий, кандидат филологических наук, сотрудник НИУ ВШЭ (факультет гуманитарных наук, Институт классического Востока и античности).
– Дмитрий Евгеньевич Афиногенов, профессор кафедры византийской и новогреческой филологии филологического факультета МГУ, был моим бессменным научным руководителем со второго курса и до кандидатской диссертации. Дмитрий Евгеньевич был идеальным научным руководителем: он не знал ответа на тот вопрос, который задавал. Даже на втором курсе работа никогда не была просто отчетной. Он не вел к заранее известному результату, а вместе со студентом радовался открытию. Профессор Афиногенов всегда был включен в работу студента, всегда был готов подсказать, где добыть такую-то книжку, как включиться в конференцию, как попасть в какой-нибудь сборник… Про новую книгу иногда мог рассказать, не читая ее, – прекрасное умение, которому я до сих пор завидую. Я спрашивал: «Дмитрий Евгеньевич, мне эта книжка очень нужна?» – «Нет, совершенно не нужна. Я ее не читал, но я знаю, что там написано».
Дмитрий Евгеньевич был идеальным научным руководителем: он не знал ответа на тот вопрос, который задавал
Мы все понимаем, как изучают английскую, французскую или даже древнегреческую литературу: по переводам. Переводы хорошие, классические, давно ставшие частью русской литературы. А с византийской литературой так не получается, потому что она просто-напросто не переведена или переводы так плохи, что лучше и не браться за них. Поэтому даже наш вводный курс все равно предполагал погружение сразу в тексты. Мы не могли прочитать произведение целиком, только фрагменты, и перед Дмитрием Евгеньевичем стояла очень сложная задача. Сколько можно прочитать за семинар текста на мертвом языке? Ну, две страницы. По этим двум страницам он должен был показать нам художественное своеобразие произведения в целом. Этот метод медленного, неспешного чтения, погружения в источник – главное, что профессор Афиногенов давал студентам. У нас никогда не было обзорных лекций по истории византийской литературы, мы сразу погружались в специфику. А потом были семинары, которые так и назывались: «Аналитическое чтение византийских авторов». Там можно было сидеть полтора часа над одним предложением. Или двумя. Это не сводилось к тому, что тут такой падеж, тут такое склонение, а тут такой залог. Это были бесконечные экскурсы. Дмитрий Евгеньевич очень увлекался, и даже, не к чести студентов сказать, когда мы были плохо подготовлены к паре, мы специально задавали ему наводящие вопросы, чтобы он пустился в рассуждения о византийской культуре. Иногда то, что он рассказывал, было ценнее, чем сами тексты, которые мы изучали.
Лев Всеволодович Луховицкий Лев Всеволодович Луховицкий Он знал древнегреческий язык так, как никто его, наверное, не знает, – он им просто жил. Писал прекрасные стихи на древнегреческом. Некоторые его статьи открываются стихотворными посвящениями, а книга о Константинопольском Патриархате завершается очень изысканным, гомеровским размером написанным стихотворением – античным, с гомеровской лексикой, не отличишь. Дмитрий Евгеньевич переводил на древнегреческий шуточные русские стихи, устраивал конкурсы среди студентов – узнать стихотворение по переводу.
Главное достижение Дмитрия Евгеньевича Афиногенова – то, что он написал совершенно новую культурную, литературную и церковную историю иконоборческого кризиса конца VIII – первой половины IX веков. Он полностью переписал историю эпохи. Это была его докторская диссертация и потом его главная монография 1997 года.
Второе достижение – он показал русскому читателю, что византийскую литературу можно читать как художественную и получать от нее эстетическое удовольствие. Дмитрий Евгеньевич воспринимал византийскую литературу не как источник сведений: препарировать текст, выудить оттуда что-то и использовать для исторической реконструкции. Нет! Он воспринимал эти тексты как литературу и даже в таких шаблонных жанрах, как хроники и жития святых, мог найти художественное своеобразие и делился этим ощущением с отечественным читателем, создавая переводы. Впервые многие византийские жития зазвучали на настоящем русском языке в переводе Дмитрия Евгеньевича Афиногенова.
Он показал целому поколению студентов, что российское византиноведение может быть частью международной науки
И третье важное достижение – то, что Дмитрий Евгеньевич показал целому поколению студентов, что российское византиноведение может быть частью международной науки. Очень легко выбрать простой, удобный путь и писать о материале, который близок русскому читателю – все знают про культурные связи Руси и Византии, про славянские тексты, источники… Очень легко остаться в этой нише и не заходить в ту сферу, где возможна настоящая конкуренция. Дмитрий Евгеньевич всегда призывал своих студентов писать на языках для лучших мировых византиноведческих журналов и сам писал на английском, французском, греческом. Вот это три самых важных его достижения, но было и множество частных, очень изящных открытий.
Профессор Афиногенов открыл нам множество неизвестных памятников византийской литературы, которые дошли до нас только в славянском переводе. Иногда он делал ретроверсии этих памятников, переводя со славянского на древнегреческий и обратно, – то есть превращался в носителя этого мертвого византийского языка. Он обнаружил неизвестные славянские версии византийских житий, которые лучше доносят оригинальный текст, чем сохранившиеся греческие рукописи. Он реконструировал многочисленные исторические источники – есть византийские хроники, основанные на более ранних источниках, которые не сохранились. Тщательно препарируя сохранившиеся тексты, сравнивая стилистические сбои, лексические изменения в разных частях этих текстов, он показывал, какой источник лег в основу сохранившегося, как он должен был выглядеть, какова его политическая ориентация, стилистическая ориентация, что это был за жанр и так далее.
Очень важным было то, что Дмитрий Евгеньевич передатировал центральный источник середины IX века, «Временник Георгия монаха» или «Хронику Георгия Амартола». Невозможно говорить об эпохе иконоборчества, не обращаясь к этому источнику. Он доказал: все, что думали последние 100 лет про этот текст, – неправда. В самом начале XX века текст «Хроники» был издан великим немецким ученым Карлом де Боором. Дмитрий Евгеньевич доказал, что изданный текст – это поздний вариант, авторская переработка изначального текста. Только один вариант, который сохранился в единственной парижской рукописи и в славянском переводе, отражает первоначальную авторскую редакцию, которая создана на 30 лет раньше, чем та версия, которую мы знали. Дмитрий Евгеньевич объяснил, в каком литературном окружении был создан этот текст. Сейчас нет ни одного ученого в мире, который начинал бы разговор о «Хронике Георгия Амартола», не ссылаясь на работы профессора Афиногенова. К сожалению, Дмитрий Евгеньевич не успел подготовить критическое издание этого первоначального текста, и сейчас мы вынуждены работать только с его статьями.
Если говорить об истории иконоборческого периода, Дмитрий Евгеньевич показал его сложность. Очень просто говорить об иконоборчестве, заранее зная, что нерв эпохи в том, что злодеи-иконоборцы боролись с героями-иконопочитателями. Дмитрий Евгеньевич показал, что все гораздо сложнее. Внутри каждой из групп были очень сложные отношения, свои политические интересы, свои интриги, своя конкуренция. И эти монолитные скучные лагеря распались на много групп, на много личностей. В каждой из этих личностей сочеталась и убежденность в своей правоте, и политические, и клановые интересы. Одно не мешало другому. Дмитрий Евгеньевич показал, что ситуация сложнее, чем нам кажется. Это, пожалуй, его главная заслуга в монографии про Константинопольский Патриархат. Он рассказал не просто историю иконоборчества, а историю взаимоотношений патриаршей и императорской власти. От жесточайшего кризиса и полной утраты авторитета Константинопольским Патриархатом в середине VIII века постепенно делались шаги по возвращению авторитета Церкви. Это достигалось разными действиями таких людей, как патриарх Тарасий, потом Никифор, Мефодий. Профессор Афиногенов показал этот процесс в динамике.
«Мы были знакомы с детства»
Алексей Владимирович Муравьев, доктор исторических наук, старший научный сотрудник лаборатории медиевистических исследований НИУ ВШЭ, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.
В детстве он мог целый день читать словарь или энциклопедию; интерес к языкам у него возник очень рано
– С Дмитрием Евгеньевичем мы были знакомы с детства. Дима интересовался самыми разными вещами, у него был очень цепкий ум; он мог целый день читать словарь или энциклопедию, что говорило о систематичности ума, некоторой особенности психического склада, указывающей на врожденные аналитические способности. Интерес к языкам у него возник очень рано. Дима часто бывал у нас дома, имея возможность общаться с моим отцом Владимиром Сергеевичем Муравьевым – полиглотом, знатоком литературы, знакомым с Анной Андреевной Ахматовой и Надеждой Яковлевной Мандельштам… Дима говорил мне, что для него это общение стало толчком к развитию.
Будучи еще аспирантом Института востоковедения РАН, Дмитрий организовал у старшекурсников классического отделения филфака МГУ кружок изучения святоотеческой литературы. После университета мы с ним работали в Центре сравнительного изучения древних цивилизаций ИВИ РАН, вместе занимались проектами, редактировали журнал «Вестник древней истории», исследовали тексты христианского средневековья.
Алексей Владимирович Муравьев Алексей Владимирович Муравьев Наше общение, даже если возникало какое-то разногласие, всегда носило дружеский, почти семейный характер. Дима был непростым человеком, довольно требовательным. Мог, например, сказать мне: «Твой перевод надо переделать, потому что я не согласен с тем-то и с тем-то». Но это всегда говорилось уважительно, хотя я знаю, что с другими людьми могли быть полемичные и иногда жесткие отношения. Дима проявлял порой даже нетерпимость. Он не любил халтуры, многозначительной псевдонаучности.
В детстве и ранней юности Дмитрий Евгеньевич не был религиозен. Я думаю, в этом аспекте на него тоже повлияло общение с моим отцом, который в частных беседах четко заявлял, что придерживается христианских взглядов. Кроме того, он плохо относился к советской власти и ко всему, что с ней связано. Христианские убеждения моего отца, как говорил мне сам Дима, произвели на него большое впечатление. Вероятно, были и другие люди и события, подвигшие его к вере. Для него религиозные убеждения, вера – это было прежде всего интеллектуальное усилие, сознательный выбор; в гораздо меньшей степени – переживания и эмоции. Он просто в какой-то момент осознал себя христианином и, прежде всего, православным христианином.
Он просто в какой-то момент осознал себя христианином и, прежде всего, православным христианином
Самый главный труд его жизни, который он начал еще в университетские годы, – работа над «Хроникой Георгия Амартола». Это история от сотворения мира до времени написания данного текста. Дмитрий Евгеньевич был большим специалистом по периоду Византии с VIII по X век, посвятил докторскую диссертацию эпохе иконоборческого кризиса в Византии и прежде всего второму иконоборческому периоду. Он защищал ее в 1999 году в МГУ по филологической специальности. Дмитрий Евгеньевич был кандидатом исторических наук, но доктором филологических наук. Это очень важно, потому что он прежде всего рассматривал себя как филолога. Филологический факультет окончила его мама и мои родители, и Дима продолжил традицию. Хоть он и являлся историком по своему призванию, но его метод был филологическим. Дмитрий Евгеньевич находил тексты, реконструировал их, исследовал их историю, переводил. И вот так он реконструировал утерянную ныне «Хронику Георгия Амартола» по ее остаткам в разных традициях, прежде всего славянской, а также исследовал разные житийные тексты.
С 1996 года Дмитрий Евгеньевич участвовал в создании кафедры византийской филологии на филологическом факультете МГУ. Он очень активно включился в подготовку молодых филологов, и хотя не все выпускники кафедры остались в науке, но многие, прикоснувшиеся к его лекциям, навсегда усвоили себе трезвый, филологически выверенный подход к византийским текстам. Часть его учеников продолжает заниматься Византией – и это, безусловно, одно из главных его достижений.
Подготовила Анна Берсенева-Шанкевич