Доклад доктора философских наук, доктора богословия профессора Владимира Николаевич Катасонова, произнесенный на Актовом дне Общецерковной аспирантуры и докторантуры им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия 3 октября 2024 года.
Религия и культура
Говоря о религии и культуре, мы естественно вспоминаем православный храм. На своих лекциях я нередко спрашиваю студентов: «Вот мы пришли в храм, мы видим здесь иконы слышим церковные песнопения, видим красивые церковные облачение, всё это есть некоторые произведения искусства и культуры, включая сюда и само здание храма. А где же здесь собственно религия, где Бог?» Не всегда сразу удается услышать ясный ответ, что Бог открывается в живой связи молитвы, что Бог нисходит как Дух Святой в культе, и в литургии совершает чудо пресуществления хлеба и вина в Плоть и Кровь Христовы. Именно здесь в храме мы можем, наверное, наиболее естественно понять и увидеть, что культура организуется вокруг культа, и не только чисто этимологически, - слово культура связано со словом культ (от лат. cultus – почитание, поклонение), - но и реально. Священник Павел Флоренский так и определял культуру: культура есть концентрическая организация всего сущего, всех вещей вокруг культа. Вещи могут быть более близки к культу или менее, они могут находиться или рядом или где-то на периферии культа, но во всех из них как бы присутствует некоторые вектор, направленный или к сердцевине культа, или по касательной к нему, или даже и против.
Действительно, всё в культуре организуется вокруг культа и прежде всего фундаментальные категории нашего существования, пространство и время. Наше исчисление исторического времени совершенно сознательно отправляется от Рождества Христова. Независимо от споров историков о конкретной дате Рождества, тем не менее сама интенция определение времени направлена именно на это чудесное событие во времени, Рождество Богочеловека. Время оказывается религиозно проработанным, и это не может быть иначе. Время церковной жизни также организованно в соответствии с культом. Годовой круг церковной жизни подразделяется на круг неподвижных праздников, связанных с числом, и круг праздников подвижных, связанных с Пасхой. Существует недельный и суточный круг, также связанные с богослужением.
Аналогично, пространство в истории всегда было организовано в соответствии с культом. Так, ещё в язычестве, в дохристианскую эпоху понимание пространства было тесно связано с религиозными представлениями людей: существовал мир небесный, Эмпирей, мир земной жизни человека, и мир подземный Аид. В христианском Средневековье такое понимание пространство сохранилось, хотя и было переосмыслено. Пространство также было неоднородным: это был подземный Ад, наземный мир человека, и надлунный мир, где существовали ангелы и святые. Изменения в понимании пространства с началом нового времени были также тесно связаны с определенными религиозными представлениями, но об этом я скажу чуть позже.
Само возникновение науки нового времени, которое нередко представлялась как разрушение церковного мировоззрения и решительный разрыв с христианством, на самом деле было также во многом обусловлено христианским богословием. Так ньютоновская механика мыслила пространство и время абсолютными, это означало что пространство бесконечно и однородно, а время есть некая текущая сущность, тождественная во всех точках пространства. Так что в ньютоновской физике возможен был снимок всей бесконечной Вселенной в какой-то один момент времени. Мы знаем, что в теории относительности понимание времени и пространства существенно изменилось, время и пространство оказались тесно связанными; промежутки времени зависят от скорости движения той системы отсчета, в которой мы его измеряем. Ньютон же мыслил пространство и время как абсолютные сущности. Каково было обоснование этого понимания? Обоснование, конечно, было необходимо потому, что как же мы можем что-то утверждать о бесконечности, которая немыслима нашим конечным умом. Обоснование абсолютности пространства и времени у Ньютона было связано с его теизмом, с его верой во всемогущего Бога Творца. Он пишет об этом в приложении к своей знаменитой книге «Математические начала натуральный философии». Пространство и время для него суть как-бы органы самого Бога, Sensorium Dei, всякая вещь существует в пространстве и времени, и тем самым, как бы в лоне вездесущего бесконечного Бога, который непосредственно примыкает к любой вещи.
Другим ярким примером влияние христианского богословия на становление новой европейской науки, а именно классической механики, были труды Декарта. Он, в частности, сформулировал знаменитый закон инерции, который стал первым законом классической механики: тело, на которое не действует силы или действуют так, что они уравновешиваются, продолжает своё движение прямолинейно, равномерно, и бесконечно. Этот закон пытался доказать уже старший современник Декарта Галилей, но это ему не удалось. Галилей был слишком связан с эмпирией, а где в жизни можно найти тело, на которые не действуют силы?.. Декарт же основывал свой закон именно на богословских представлениях. Он говорил, что Бог неизменяем в себе, а отсюда следует, де, что Бог и неизменным образом действует в мире. Что значит последнее нам трудно понять, но оставим это на богословской совести Декарта. А отсюда следует, говорил он, что Бог сохраняет существование вещи в том виде в каком она была в какой-то момент, пока на неё не подействует другие, т.е. закон инерции.
Этот пример можно считать парадигмальным. То же касается, например, и закона сохранения энергии. Фундаментальные законы не доказываются, - какие бы эксперименты могли бы доказать их аподиктичность? – они просто принимаются сообществом. Но у них должна быть какая-то эвристическая поддержка, и нередко это некие метафизические или религиозные представления.
Немало слов о связи религии и науки можно было бы сказать в отношении математической теории множеств. И это неслучайно, поскольку проблема бесконечности, а именно актуальной бесконечности Божества всегда была одной из классических проблем богословской рефлексии. Создатель теории множеств Георг Кантор в своих работах, особенно ранних, настолько часто упоминал имена Августина, Дионисия Ареопагита, Николая Кузанского, что его отказывались печатать в математических журналах: говорили, слишком много философии и богословия. В дальнейшем, любое углубление дискуссий о теории множеств традиционно приводило к обсуждению связи с метафизическими и религиозными проблемами, вплоть до претенциозных математических доказательств бытия Божия в опубликованных посмертно работах Курта Гёделя. Но по недостатку времени мы не можем специально останавливаться на этих вопросах.
Далее мы переходим к философии. Философия занимается, собственно, уяснением смысла. Людям обычно всё понятно, они уверенно рассуждают и спорят о всех вещах, и все для них ясно. Философ же имеет особую добродетель, добродетель непонимания. Там, где все кажется ясным, он говорит: «Вот этот момент, пожалуйста, поподробней…» Да, и вообще, задает вопрос, что это значит «ясно», «наука доказала», что значит «доказать», «понимать»? Что значит ясность, понимание, доказательство эти вопросы были поставлены в европейской культуре еще в античной философии, и породили разные ответы. Античная философия выделила, во-первых, понимание доказательства как некоторую систему связанные утверждений. Аристотель построил свою знаменитую логику как некоторую систему формальных правил вывода одних положений из других. А во-вторых, осознала, что исходные положения, которые невозможно ни из чего вывести, должны пониматься особой способностью, непосредственным узрением, интуицией. Греки называли это θεωρία. Тем самым, в человеческом разуме было выделено два этажа: νοῦς и διάνοια, непосредственное интуитивное воззрение, теория, и способность логически рассуждать. Это разделение вошло в дальнейшем во все европейские языки. Мы говорим разум и рассудок, на немецком это будет Vernunft и Verstand, во французском intelligence и raison, в английском intelligence и raison.
Вопрос, что значит истинное познание неотделим от науки. Любое серьёзное фундаментальное продвижение научного знания связано так или иначе с обращением к философским основаниям науки. Так например, в современной физики говорят иногда о Теории всего. Слово теория, как уже было отмечено, происходит от греческого θεωρία, что значит видение, созерцание. Истинная теория есть истинное созерцание. Физика многое объяснила в материальном мире, существует разные теории всего, но можно ли построить теорию совсем всего, так чтобы наука объясняла вообще всё? И вот философское размышление, связанное с этим, показывает, что такая теория невозможна. Дело в том, что все наше познание в естествознании осуществляется в ситуации разделения на субъект и объект. Субъект есть тот, кто имеет видение, а объект – то, на что смотрят, что изучают. Если бы была построена теория всего, то это значило бы, что мы имеем видение (понимание) вещей и процессов всего материального мира. Но вставал бы принципиальный вопрос: а кто есть тот, кто все это видит? Он ведь тоже принадлежит этому миру, но по самому определению видения он находится вне него, смотрит извне, т.е. эта теория, объясняя все, не включает в свое понимание, в свое видение самого видящего. Другими словами, теория всего в научной методологии субъект-объектного разделения невозможна.
Эти соображения в своей исторической форме были найдены уже в древнегреческой философии. Не случайно одной из заповедей этой философии стало Сократовское Γνῶθι σεαυτόν, «Познай самого себя!» (Дельфийский оракул, Сократ и др.). Идеальное познание этого рода античная мысль приписывает именно Богу. Так, Бог у Аристотеля есть полнота познания, субъект и объект в нем совпадают, его деятельность сводится к тому, что он мыслит самого себя. Это философская конструкция Аристотеля была отражением религиозной культуры, где в религиозных посвящениях адептам открывалась божественна полнота самопознания (Елевсинские мистерии). Эти языческие прозрения в идею полноты истины были, конечно, только прообразами христианского понимания полноты ведения. Так, апостол Павел говорит об «уме Христовом», который должны иметь христиане. Что это такое, можно усмотреть из цитаты в Евангелия от Иоанна, где говорится, что Христос: «… не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке» (Ин. 2:25).
Но не только осмысляя наше познание в науке, сфере теоретического разума, мы приходим в философии к идее Бога. Попытка осознания наших действий в области права, морали, нравственности - в области практического разума - также ведет нас к идее Божества. Правовые и моральные нормы предполагают всегда некоторые общие представления о нравственности, о том, что такое добро, благо. Размышление ведет нас далее к вопросу о природе добра. Есть ли добро лишь некоторая совокупность условно и, следовательно, произвольно выбранных положений и ценностей или же оно реально, т.е. соответствует некоторому действительному порядку вещей в бытии? Если первое, если добро условно и номиналистично, то тогда трудно понять бросающуюся в глаза устойчивость моральных норм в истории. Несмотря на то, что нравы и обычаи людей разных эпох и обществ меняются, в главном они остаются тождественными. Кроме того, признание морали и добра чисто номиналистическимими понятиями обессмыслило бы человеческую жизнь. Не было бы никакого смысла отстаивать справедливое и благое, высокое и святое, если бы они не имели никакого онтологического значения... Жизнь потеряла бы серьезность духовной составляющей, и по существу, свелась бы к чисто биологическим отправлениям. Однако опыт сердца, наша совесть, вся наша жизнь подсказывают нам, что это не так, что разделение на добро и зло как-то укоренено в самом бытии. Что “царство ценностей”, “царство добра” есть не просто слова, а обозначение некоторой реальности, опознаваемой в нравственной жизни личности. Что через нашу совесть говорит Самосущее Добро, Бог, являющийся Законодателем всей нашей нравственной жизни. Конечно, философия не может доказать это положительно и неопровержимо, но своим анализом, своим тщательным “прощупыванием” логических связей (Кант) она ясно показывает, что без предпосылки реальности Блага вся наша нравственная жизнь становится эфемерной, и вся наша жизнь вообще начинает тогда казаться какой - то бесконечно злой насмешкой над человеком (Достоевский)...
Ещё одна важная сфера человеческой культуры должна быть обсуждена, когда мы говорим о соотношении культуры и религии. Эта сфера называется техника, или сфера технологий. Технология есть, собственно, методически организованная действие. Сегодня вся наша цивилизация существует на основе техники и на основе технологий. Священник Павел Флоренский справедливо подчеркивал, что человек для своей деятельности создаёт орудия, или материальные, или идеальные. Материальные — это лопаты, грабли, экскаваторы, научные приборы, микроскопы, телескопы, синхрофазотроны и т.д. В сфере идеального эти орудия суть понятия, с помощью которых человек осуществляет свою умственную деятельность. Сотворённый по образу Божьему человек также является творцом; он с помощью своего разума и с помощью техники изменяет природу так, чтобы она была более удобна для его существования. Он создаёт так называемую вторую природу: он создаёт дома, создаёт дороги для своих машин, создаёт аэродромы для своих самолётов и т.д. Бог дал человеку не очень много сил, но он дал ему разум, и с помощью этого разума человек изменяет природу как внешнюю, так и внутреннюю, т.е. самого себя. Собственно, вся медицина и есть перестройка человеком самого себя, для победы над болезнями, для более комфортной жизни. Вся активность человека в медицине есть как-бы подступы к принципиальной задаче победы над смертью. В отечественной философии, со свойственной нашей мысли стремлениям к радикальным решениям, Н.Ф.Федоровым было выдвинуто учение о победе над смертью технологическими средствами, так называемая философия общего дела, или воскрешение отцов. Учение это было предельным выражением веры в науку и технологии. И оно, конечно, было утопией. Не говоря о возможностях развития технологий, Федоровский проект предполагает объединение всего человечества для решения этой сверхзадачи. Но грешное человечество не обладает такими моральными ресурсами, которые позволили бы ему объединиться в решении какой-то общей задачи. Задача объединения и оказывается камнем преткновения, людям не хватает чувства доброжелательности и любви для того, чтобы объединиться, и союзы их, создаваемые с самыми благородными и благими намерениями, все со временем распадаются. Только церковь Христова, поддерживаемая самим Богом, существует в истории и идёт через века.
Претендуя конкурировать с Богом в творчестве, человек ставит и другую предельную задачу, создание искусственного человека. Согласно утопическим мечтаниям, создание искусственного человека могло бы также победить смерть, смерть естественно сотворенного Богом человека, и превратить человеческое общество в общество новых бессмертных существ, киборгов. На пути решения этой сверхзадачи современным технологиям удалось справиться со множеством сложных задач: они научили машину шагать, была сконструирована искусственная рука, они научили машину распознавать образы и т.д. Но принципиальной задачей остаётся создание искусственного интеллекта, того центра, который будет управлять всей этой машиной. Говоря о создании искусственного человека, искусственного интеллекта мы наталкиваемся на принципиальную проблему: а что такое человек? и что такое его интеллект, разум? Сводится ли человеческий разум к совокупности логических алгоритмов, которые можно смоделировать электронными устройствами? Мы говорили выше, что уже в мысли античной философии было осознано, что в человеческом уме помимо рассудочной способности налична более глубокая созерцательная способность, собственно, разум. Разум, интеллект, как способность формулировать принципы, и принимать решения есть нечто более глубокое, чем способность действовать по правилам. Как прекрасно говорил об этом Блез Паскаль: «Le coeur a ses raisons que la raison ne connaît pas», «Сердце имеет свой разум, которого разум не знает». Так называемый искусственный интеллект, или лучше сказать искусственная рассудок, конечно, достаточно полезен в различных прикладных областях. Он быстрее считает, он может осуществлять некоторые человеческие функции, но быть действительно интеллектом он не может. Ключевым препятствием здесь является человеческая способность свободы, богоподобный дар Творца. Так называемый искусственный интеллект действует только по программе, он делает только то, что предсказывает ему программа, а смоделировать свободу, сколько ни бьются сторонники искусственного интеллекта, им это никак не удаётся, и конечно, никогда не удастся. А со свободой человека связаны все высшие его способности: творчество, любовь, вера, прозрения, — всё это связано со свободой, и эти человеческие способности никогда не будут смоделированы информационными технологиями.
В человеческой культуре есть ещё одна сфера, которая более интимно связано с религией, это сфера искусства. Здесь в искусстве человек тоже выступает как творец, но то, чего он ищет здесь своим творчеством, не есть просто реализация какой-то схемы, какой-то структуры, он хочет воплотить некий целостный образ действительности, он ищет здесь полноты и красоты. Что есть художественное произведение, что есть картина, что есть музыкальное произведение? Изображение дерева на картине есть не просто копия вот этого дерева, оно есть изображение дерева, преломленное через человеческое восприятие, оно есть изображение дерева как бы растущего внутри человеческой души, оно всегда есть определённое преображение действительности. Это человеческое присутствие внутри изображаемого относится к любому произведению искусства. Казалось бы, если мы говорим о музыке, особенно непрограммной музыке, здесь трудно говорить о человеческом образе. Однако и здесь это справедливо. Когда мы слушаема, к примеру, пятую симфонию Бетховена, или первый концерт Чайковского, перед нами как бы встаёт некоторые образ человеческой души, переживающей все эти чувства, о которых говорит музыка. Тем самым слушая музыку, мы творим некоторый миф, то есть определенное восприятие личности, как учил нас наш замечательный философ Алексей Фёдорович Лосев. Причем, как показывал Лосев, миф этот может быть разного уровня личностной актуальности. Все вещи, к которым прикасается искусство, в определенной степени олицетворяются и преображаются. И эта олицетворяющая природа искусства опять приводит нас к религии, к Богу. Естественное восприятие жизни верующего человека неотделимо от этого персоналистического тонуса. Все происходящее с ним он воспринимает как определенный диалог с Богом, все жизненные обстоятельства, в которые он оказывается поставлен, интерпретируются как определённая реплика Бога, на которую верующий должен так или иначе ответить. Жизнь в этом смысле есть разговор с Богом, и одновременно испытание человеку. Вот и искусство, в определенной степени, реализует этот разговор с Богом, разговор через природу. Но природа здесь уже нагружена личностными характеристиками. Лес, небо, вода — всё это суть определённые реплики в нашем разговоре с природой, и через неё с Богом.
Наука есть также разговор с природой. Но это есть разговор, в котором мы навязываем природе определённый язык, сегодня это язык математики. Мы испытываем природу на то, как она может говорить на этом языке, и она не всегда им владеет. Это есть большое ограничение в рамках большого диалога человека и природы. Искусство в этом смысле более свободно, оно допускает реплики самого разного характера, и отнюдь не предписывает какого-то заранее заданного языка. Как сказал русский поэт:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
(Ф.И.Тютчев)
В религии человек находит свою истинную Родину, свой истинный Род, свой истинный образ. Принадлежа к природе, человек всегда чувствует, что он есть нечто большее, чем природа, что он есть личность, начало к природе не сводимое. Истинное чувство Родины, дома требует общения с личностями. Общение с ближними, себе подобными - отнюдь не простое дело. Засорённое грехом и страстями, оно нередко вызывает отталкивание от людей, вплоть до мизантропии. Человек хочет понимать, и хочет, чтобы понимали его. И на первом месте: «Γνῶθι σεαυτόν», «Познай самого себя...». Человек понимает, что он грешен, но он хочет не только истины, как констатации факта, он хочет и милосердия, любви. Он хочет благой Истины, спасающей Истины… И в христианстве он встречает этого Собеседника, который есть сама Истина, но и сама Любовь. Христос открывает человеку правду о нём самом, но он и помогает ему превосходить себя, соединиться с собой. И общаться с ближними в любви. Во Христе человек находит свой истинный образ, истинный круг общения, который он всегда предчувствовал, но не мог найти в природе. Но разве это возможно, соединиться со Христом, с Богом?.. Церковь и её святые показывают ему что всё это реально. Познав Христа-Истину, человек в дальнейшем этим светом Христовой истины оценивает и всё остальное: и природу, и философию, и политику, и науку, искусство и все. И если культурное творчество его будет перед Ликом Христа, то он всегда разберётся, что ему позволительно, а что неполезно. «Не отвержи меня от Лица Твоего…»
Нам невозможно сегодня обойти вопрос войны. Война, смерть — это тоже часть культуры. Смерть — это не просто околевание (Хайдеггер), не просто похоронный обряд, это и очная ставка с Вечностью: зачем жил, как умер? Война это не просто «большая рыбка съела маленькую рыбку», это проверка: зачем живём, во что верим, за что готовы умереть?.. В истории всегда понимали, что воюют не только люди на Земле, но и боги на небе. А если Бог один, то как?.. А так, что есть воинство Божие, а есть воинство дьявольское. И каждое создает свою церковь. «По плодам узнаете их...» Мы видим какую культуру несёт нам сегодня так называемый «цивилизованный Запад». Несёт и вообще отмену культуры: Чайковского, Пушкина, Достоевского, Гоголя и т.д. По этой культуре, и антикультуре расчеловечивания, уничтожения образа человеческого познаём мы и то, какое духовное воинство стоит за ней. Но Бог поругаем не бывает. Ярчайшим выразителем русского понимания ратного дела был не проигравший ни одного сражения генералиссимус Александр Васильевич Суворов, сказавший: «Молись Богу — от Него победа. Бог наш генерал, Он нас и водит». Решимость, мужество, готовность на подвиг всегда отличали русского солдата, вдохновляемого Евангельскими словами Христа: «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15:13)». Христианское воспитание, молитва давали русскому воинству духовную силу одолевать сопротивляющегося врага, а победив, относится к нему с милосердием. И если Бог с нами, и мы с Богом, то и победа будет за нами.
Мы видим, что вся наша культура всегда связана с определённой антропологической матрицей. От того как мы мыслим человека, зависит и то, что мы вкладывает в понятие разума, и как нам строить нашу науку, нравственность, технологии и т.д. Эта антропологическая матрица есть выражение фундаментальных свойств человека, того, что есть, и того, что должно быть в нем. Причем, последнее определяет себя всегда в соотношении с Идеалом, с Трансцендентным, с Богом.
Источник: ОЦАД
