Доклад ректора Тульской духовной семинарии игумена Евфимия (Моисеева) на пленарном заседании XXIX Рождественских православно-философских чтений «Нижегородские религиозные мыслители в контексте эпохи»
«Профессор Казанской духовной академии П. В. Знаменский как историк российского духовного образования». Нижний Новгород, 10 января 2020 г.
Ваше Высокопреосвященство, дорогой владыка!
Досточтимые коллеги, уважаемые участники форума!
Поскольку сегодняшнее заседание Рождественских чтений посвящено религиозным мыслителям Нижнего Новгорода и исследованию контекста, в котором они сформировались и развивали свои идеи, следует отметить, что важнейшей составляющей этого контекста является образовательная среда, в которой формируются философские школы и научные концепции. В этой связи мне хотелось бы обратить внимание на тот вклад, который внес выдающий уроженец Нижнего Новгорода, выпускник Нижегородских духовных школ, профессор Казанской духовной академии П. В. Знаменский в изучение истории российского духовного образования.
Поистине, значение Знаменского как историка духовного образования велико. По словам его биографа, ученика и коллеги, профессора Казанского университета К. В. Харламповича: «почивший профессор, известный науке кроме создания системы русской истории именно как историк духовной школы … принадлежал и принадлежит не только Казани (курсив здесь и далее мой – иг. Е.)».1 История духовного образования всегда привлекала внимание Знаменского не как стороннего наблюдателя или внешнего исследователя, но как человека, который полностью сформировался в системе духовного образования, пройдя все его ступени – от училища до академии. Он был, что называется, плоть от плоти духовных школ – радовался их радостям и болел их болезнями.
При этом он добился значительных успехов в науке и получил всеобщее признание не только в духовной, но и в светской среде. По представлению В. О. Ключевского Знаменский был единогласно избран доктором истории honoris causa Московского университета. Он был также членом-корреспондентом Петербургской академии наук, доктором истории Казанского университета, пожизненным действительным членом Московского общества истории и древностей российских, почетным доктором всех четырех духовных академий, а также членом многих региональных научных обществ, в том числе и Нижегородской церковно-археологической комиссии.
Факт признания его научных заслуг не только духовными, но и светскими учебными заведениями и научными центрами говорит о том, что несмотря на все нарекания и известную критику, которой подвергались духовные школы на рубеже ХIХ – ХХ веков, духовное образование в России по уровню своего развития не уступало светскому, а по целому ряду направлений – особенно по истории, философии и психологии, во многом превосходило его.
Думаю, что применительно к истории Казанской духовной академии мы с полным правом можем говорить о времени ее расцвета как об эпохе Знаменского. Недаром, поздравляя его с 80-летием, которое маститый профессор отмечал в 1916 году, ректор академии епископ Чистопольский Анатолий (Грисюк) назвал его патриархом академии. Спустя совсем недолгое время после того как Знаменский перешел в вечность – 2 (15) мая 1917 года, была закрыта и сама Казанская духовная академия. Это случилось в 1921 году, и с тех пор – в отличие от своих сестер в Троице-Сергиевой Лавре, Санкт-Петербурге и Киеве – духовная академия в Казани по сей день так и остается не восстановленной.
Эта духовная школа представляет собой совершенно уникальное и самобытное явление, не имеющее аналогов в истории отечественного духовного образования. Сделать столь решительное утверждение нам позволяет в том числе и труд Петра Васильевича «История Казанской духовной академии», написанный к ее 50-летию. О нем мы скажем подробнее чуть позже, а пока лишь отметим, что подобной историей – столь яркой, подробной и обстоятельной – не может похвастаться ни одна другая духовная академия.
На одной из сохранившихся фотографий профессорского зала мы видим портрет Знаменского, висящий прямо под изображениями царской четы. Это многое говорит об отношении к нему академической корпорации, а также о том месте, которое он занимал в неформальной академической иерархии. В общей сложности, со времени своего поступления в Казанскую духовную академию и до самой своей кончины он был связан с ней более шестидесяти лет.
Славному времени трудов и свершений в Казани предшествовали годы детства и юности в Нижнем Новгороде, о которых широкому кругу исследователей стало известно лишь недавно, когда в 2017 году, к 100-летию со дня кончины Знаменского, в журнале Татарстанской митрополии «Православный собеседник» было опубликовано составленное самим Петром Васильевичем подробное описание первых лет его жизни, которое он назвал «Из моего прошлого. Нечто вроде автобиографических записок».2 Рукопись этих мемуаров сохранил его ученик, друг и душеприказчик, профессор Казанской духовной академии Иван Михайлович Покровский, которому еще при жизни Знаменский завещал весь свой архив. В настоящее время этот манускрипт хранится в фонде Знаменского в Национальном архиве Республики Татарстан (ф. 36, оп. 2, д. 6, л. 1-55), куда он был передан в 2002 году внучкой профессора Покровского Ольгой Викторовной Троепольской.
Рукопись автобиографии не датирована, но по ряду признаков можно предположить, что Знаменский работал над ней с 1910 года вплоть до самой смерти. Казанский краевед Борис Куницын считает, что он написал эти воспоминания с тем, чтобы в будущем передать их родной для него Нижегородской духовной семинарии, так как получил в свое время оттуда просьбу поделиться своими воспоминаниями о годах учения в ней3. Это был один из последних трудов Петра Васильевича, оставшийся, к сожалению, незавершенным (был доведен только до философского класса его обучения в семинарии), но все же дающий нам яркую картину его детства и юности, семейного воспитания и становления личности.
Весьма подробно описывает Знаменский годы учебы в Нижегородском духовном училище (1846-1850) и в Нижегородской духовной семинарии (1850-1856), создавая галерею портретов своих учителей и наставников, которые вооружили его начальными знаниями, привили любовь к наукам, сформировали его характер – все это несмотря на тяготы бурсацкой жизни! С особой благодарностью вспоминает Знаменский о своих преподавателях: архимандрите Паисии (Понятовском), Александре Андреевиче Крылове и Константине Ивановиче Миловидове. Первые два наставника познакомили Знаменского с риторическими и стилистическими приемами на примерах лучших произведений литературы, результатом чего стал особый, неповторимый стиль сочинений Знаменского, которым так восхищались его современники. Преподаватель математики К. И. Миловидов обучал семинаристов топографическим съемкам на местности. Впоследствии эти знания пригодились Знаменскому в процессе строительства его казанского дома.
По свидетельству Харламповича, который, очевидно, был знаком с рукописью «Автобиографических записок», «вспоминал <…> Петр Васильевич и об учебной своей жизни в духовном училище Нижегородском и в семинарии. Как раз в последние годы своей жизни он занялся письменным изложением этих воспоминаний, но дошел только до философского класса семинарии. Во-первых, рука стала «фальшить», как он выражался, а во-вторых, в его памяти события семинарских лет не так прочно удержались, как жизнь училищная. Но и эти не доведенные до конца воспоминания должны представить большой интерес для обрисовки учебно-воспитательной части в Нижегородской духовной школе, школьного быта и для выяснения всех тех условий, под влиянием которых развивался наш знаменитый церковный историк. Далее семинарии П. В. Знаменский не предполагал писать своих мемуаров, потому именно, что воспоминания академической жизни должны были войти большим ингредиентом в историю «Казанской духовной академии»: прибавлять что-либо к последней Петр Васильевич не находил возможным».4
Поскольку Знаменский получил известность и всеобщее признание как мастер исторического художественного портрета, приведем здесь весьма интересную и живую характеристику, которую он дает одному скромному преподавателю семинарии – впоследствии видному иерарху, первоприсутствующему члену Святейшего синода, митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Палладию (Раеву): «Павел Иванович Раев, нижегородец по семинарии и магистр IV курса Казанской академии, поступил в наш класс в самом конце 1852 г., а уроки начал уже с нового 1853 года. После блестящего Сладкопевцева он показался нам очень простеньким наставником и возбудил даже некоторое подсмеивание над недостатками его речи. Он не выговаривал буквы «р», заменяя ее грубым «лг», например, вместо «рассуждение» говорил «лгассуждение», «храм» — «хлгам» и т. п. Держался он каким-то бурсачком, был застенчив и постоянно конфузился и краснел, нас видимо робел, обращался на «Вы», что еще было тогда в диковинку между наставниками, и был к нам добр. Ко мне благоволил и постоянно меня отличал и за устные, и за письменные ответы. Однажды сделал мне даже необыкновенную тогда честь – пригласил к себе пить чай вечером и любезно со мной разговаривал.
До конца учебного года он преподавал нам психологию, а весь следующий второй год философского класса — патрологию. К его же кафедре принадлежал латинский язык, но он его не преподавал, считая его нам известным. Мы только каждый месяц должны были писать ему по одному латинскому сочинению на философские или патрологические темы. Судя по поправкам его на этих сочинениях, он был порядочным латинистом. Преподавание его было не залетисто, не блестяще, но дельно и очень полезно. Это был аккуратный и исправный наставник, но, так сказать, будничный человек, учитель, а не профессор, каким был Сладкопевцев. Вследствие этого его меньше ценили, чем последнего и даже другого молодого наставника в классе философии во втором отделении – Лазаренко, приехавшего из Киевской академии и несколько напоминавшего Сладкопевцева.
Вскоре Раев женился на дочери богатого протоиерея Покровской церкви Ивана Львовича, замечательной красавице. Он после поступил на место тестя, когда этот после вдовства постригся в монахи и сделался настоятелем Арзамасской Высокогорской пустыни. После моего окончания курса Павел Иванович сделался инспектором семинарии, а после вдовства, как и тесть, принял монашеский постриг с именем Палладия. Судьба привела меня снова встретиться с ним, когда я был уже профессором академии. В 1880-х годах он приехал в Казань в сане казанского архиепископа. В тридцать лет, проходя архиерейские должности в разных епархиях, он до того изменился, что я едва узнал в нем прежнего Павла Ивановича. Он стал совершенным аристократом-вельможей, с светскими манерами, с любовию к блеску и пышности, напоминающим вельмож и – как я сравнивал его про себя – даже барынь XVIII века. Это была удивительная метаморфоза, совершенно для меня неожиданная, но об его архиепископстве речь должна быть потом, в свое время»5.
После окончания семинарии в 1856 г. Петр Васильевич поступил в Казанскую духовную академию, и с этого года начался казанский период его жизни, который прерывался только на один год в связи с преподаванием в 1860/1861 учебном году в Самарской духовной семинарии. В 1868 году он женился на Антонине Михайловне Сафронович, окончившей известный в Казани Родионовский институт благородных девиц, где с 1864 по 1873 год Знаменский преподавал историю. Она обладала мягким характером, чудесным голосом и великолепными манерами. Венчал их профессор Казанской духовной академии, учитель Знаменского протоиерей Михаил Зефиров. К сожалению, этот брак был бездетным.
Первое время службы в академии Петр Васильевич, как и все несемейные преподаватели, жил в здании академии, но вскоре он построил собственный дом на улице Поперечно-Горшечной (ныне – улица Маяковского). В этом доме годами жили близкие Петру Васильевичу коллеги, в том числе земляки-нижегородцы. Среди них был, в частности, профессор, преподаватель логики и психологии Казанской духовной академии Вениамин Алексеевич Снегирев, проживший у него 11 лет и скончавшийся в 1889 г. здесь же. Как писал Петр Васильевич, он был «нами от души оплакан, как прекраснейший человек, очень близкий к нашему семейству». Из числа обитателей этого гостеприимного дома можно назвать также еще одного земляка-нижегородца, профессора философии Казанского университета Аполлона Ивановича Смирнова, скончавшегося в 1902 г.
Уже одним тем, что он совершенно безвозмездно предоставлял кров этим странствующим философам, которые не имели где главу приклонить, Знаменский оказал огромную услугу отечественной философии. Но, конечно же, его вклад в развитие российского образования не исчерпывается только оказанием благотворительной помощи ее малоимущим представителям.
Как историк Русской Церкви Знаменский уделял особое внимание духовному образованию, прекрасно понимая, что именно изучение образовательной среды, в которой формируется будущий пастырь, дает ключ к пониманию многих процессов церковной жизни. Уже в самом начале своего биографического очерка Харлампович обращает особое внимание на то, что в наивысшей степени самобытный талант Знаменского раскрылся именно при написании «Истории Казанской духовной академии»: «В его историческом таланте объединены были и дар критического анализа, и способность обобщать и синтетически представлять изучаемые явления, касались ли они выдающихся деятелей истории или целых направлений жизни и мысли. Под его искусным пером оживали и целые эпохи и, как живые, вставали отдельные личности. Этот дар художественного воспроизведения истории особенно сказался в «Руководстве к русской церковной истории» и еще более в «Истории Казанской духовной академии»».6
Однако прежде чем появилась «История» академии Знаменский написал не менее значительное исследование – «Духовные школы в России до реформы 1808 года», которое стало продолжением его докторской диссертации «Приходское духовенство в России со времени реформы Петра». По авторитетному мнению Харламповича, ««Духовные школы» стоят не только в хронологической, но и в родственной связи с «Приходским духовенством»: развитие наследственности духовного звания и замкнутости сословия обусловливалось развитием духовной школы и ограничением доступа в нее иносословных. Ближайшее родство усматривается и между «Духовными школами» П. В. Знаменского и следующей крупной его работой «Историей Казанской духовной академии за первый (дореформенный) период ее существования (1842-1870 гг.)».7
Этот фундаментальный труд знаменитого историка до сих пор остается уникальным и незаслуженно забытым явлением в русской церковно-исторической литературе. Обстоятельства его появления были таковы. В 1892 году Казанской духовной академии исполнялось 50 лет. Ввиду приближавшегося юбилея Совет академии поручил Знаменскому подготовить издание по истории учебного заведения. Однако вряд ли члены совета, принимая это решение, предполагали, что вместо сборника официальных речей или разрозненных воспоминаний они получат оригинальное и цельное исследование, написанное к тому же живым и образным языком.
Перед читателем этой книги оживает история формирования Казанской академии как уникального учебного и научно-богословского центра, который был призван решать важнейшие миссионерские задачи. Само местоположение этой академии предопределило ее открытость к изучению всего, что находится за пределами православия – в первую очередь, нехристианских религий, а также готовность вступать в диалог с их последователями. На тот момент это были совершенно новые задачи, которые в силу объективных причин не могли быть решены силами имевшихся академий. Таким образом, Казанская академия, основанная (или если быть точнее, воссозданная – иг. Е) в 1842 году, ознаменовала своим появлением новый этап в развитии высшего духовного образования, стала фундаментом миссионерского прорыва и духовного дерзновения русской богословской мысли второй половины ХIХ – начала ХХ веков. За по историческим меркам недолгий период своего существования она сумела добиться выдающихся результатов.
В этой связи свидетельство такого глубокого ученого, как Знаменский, который был непосредственным участником становления и развития этой духовной школы, представляет для нас исключительный интерес. Созданные им психологические портреты ректоров, профессоров, а также многочисленных служащих и студентов по художественной выразительности и достоверности не уступают лучшим образцам биографического жанра. При этом автор отнюдь не стремился создать «парадный портрет» горячо любимой им академии. Если развивать определение Харламповича, согласно которому Знаменский был «историком-художником»8, то можно сказать, что он был художником-реалистом, который не скрывал своего отношения в том числе и к негативным сторонам жизни академии, всегда давая исторически достоверные, подчас нелицеприятные оценки представителям академической корпорации. При этом следует отметить, что критика Знаменского всегда была благожелательной, иногда с легким налетом иронии – как и подобает настоящему христианину, он с любовью относился ко всем, о ком писал.
О внутренней жизни высшей духовной школы вплоть до появления труда Знаменского широким кругам читателей практически ничего не было известно, поэтому содержащиеся в этой книге сведения о развитии научной и учебной жизни академии, а также о повседневной жизни студентов – их увлечениях, занятиях, развлечениях, в том числе и о бытовой стороне жизни, представляют особый интерес. При создании этой многоцветной картины жизни академической семьи большую роль сыграли собственные воспоминания автора и рассказы выпускников академии, со многими из которых он поддерживал дружеские отношения на протяжении многих лет. Можно смело сказать, что в этом труде наиболее ярко раскрылся талант Знаменского как историка-бытописателя.
По свидетельству известного мыслителя В. В. Розанова, «профессор Знаменский с тою талантливостью, которою часто отличаются у нас люди духовного образования, взял темою <…> не канцелярскую и бюрократическую сторону истории Казанско духовной академии, а личную и бытовую. И вместо пересказа содержания разных циркулирующих бумаг дал изумительные по яркости и типичности изображения ректоров, профессоров, и <…> чем-либо выдавшихся питомцев академии. Мертвецы восстали из гробов. Не могу передать лучше своего впечатления от этой книги, как сказав, что раз во время педагогического совета гимназии, взяв ее из рук одного товарища, который был сам питомцем этой академии, я до того увлекся ее чтением, что ничего не слышал из происходившего на совете и не принял никакого участия в его прениях. Труд этот, столь специальный по предмету, столь мало общерусский, являл собою столько выдающихся качеств, что Московский университет по собственной инициативе даровал автору степень почетного доктора истории. Отличие редкое, исключительное».9
«История Казанской духовной академии» была удостоена Макариевской премии 1892 года и была высоко оценена ведущими русскими историками. Так, В. О. Ключевский писал Знаменскому: «В Вашем юбилейном «поминовении» поминаемые покойники Казанской академии встают совсем живыми людьми. В Вашем рассказе мне впервые показались понятными и некоторые лица, о которых доселе я имел недостаточно ясное разумение».10
Однако «История» стала событием не только в научной, но и в литературной жизни страны, получив восторженные отзывы современников за свою художественную выразительность. Замечательный русский писатель Н. С. Лесков писал Знаменскому: «Вы сетуете на то, что Вы не художник, а кто же после этого художник? <…> Вы большой и прекрасный художник. Лица, Вами воспроизводимые, живы, образны и всегда описаны с проникновением, а присущее Вам чувство меры и редкая прямота по честности суждения делают Вас совершенно единственным в своем роде»11.
В завершение этого краткого обзора трудов Знаменского, посвященных истории отечественного духовного образования, следует упомянуть его отзыв на книгу Н. Н. Глубоковского «По вопросам духовной школы (средней и высшей) и об Учебном комитете при Святейшем синоде» (СПб, 1907). Свою рецензию ученый опубликовал в журнале «Православный собеседник», издававшемся Казанской духовной академией.12 Это, наверное, единственный случай, когда Знаменский по собственной инициативе выступил с печатной рецензией – вообще, он старался избегать публичной полемики и, в свою очередь, никогда не отвечал на критические замечания, которые высказывались в его адрес. Очевидно, что написание этой рецензии было обусловлено глубоким беспокойством Петра Васильевича за судьбы нашей духовной школы, по его мнению, «пришедшей в последнее время в состояние полного разложения».13 Можно лишь попытаться представить себе, какого мужества стоило Знаменскому вынести этот вердикт! Констатируя столь печальный факт, Петр Васильевич вряд ли догадывался, что тем самым фактически выносит исторический приговор сложившейся к началу ХХ века системе духовного образования. Всего лишь десять лет пройдет до того момента, когда этот приговор будет приведен в исполнение.
Но к счастью, мы с Вами знаем, что история российского духовного образования не прекратилась с закрытием в нашей стране всех духовных учебных заведений в результате революционного переворота. В военные и послевоенные годы некоторые духовные школы были восстановлены, а начиная с конца 1980-х годов начался процесс полномасштабного восстановления духовных школ, при этом последнее десятилетие отмечено серьезным повышением образовательного и научного уровня в большинстве из них. Однако полемика о судьбах духовного образования продолжается и в наше время, причем даже от довольно известных пастырей приходится порой слышать, что духовные школы больше не нужны, что от них больше вреда, чем пользы, что священников нужно готовить только на приходах и т. д. Конечно, многие наши семинарии еще далеки от совершенства, но ставить вопрос об их упразднении, очевидно, было бы непростительной ошибкой. Нам необходимо сегодня искать пути развития духовного образования, что, конечно, невозможно сделать без глубокого знания его истории. По этой причине труды Знаменского заслуживают самого серьезного внимания, в первую очередь, со стороны тех, кто связал свою судьбу с духовным образованием.
Полагаю, что было бы весьма важным объединить усилия всех заинтересованных лиц и сторон в деле переиздания замечательного труда Знаменского «История Казанской духовной академии». Убежден, что актуализация этого классического исследования по истории одной из ведущих дореволюционных духовных школ, включение этого труда в контекст современных гуманитарных исследований станет не только данью памяти выдающемуся историку Церкви, но и даст новый импульс для развития нашей духовной школы в ХХI веке.
Сайт Учебного комитета