Поминайте наставников ваших. Протоиерей Владимир Диваков: В 1956 году я пришел учиться в семинарию… (Часть 2)

Продолжение воспоминаний протоиерея Владимира Дивакова об учебе в Московских духовных школах. О том, как на экзамены приезжал Святейший Патриарх Алексий I, каким образом пробирались в Академию после «отбоя» и при каких обстоятельствах состоялось сватовство будущих супругов Диваковых.

45646.PNG

Итак, в 1956 году я пришел учиться в Московскую духовную семинарию.

Ребята приняли меня очень сдержанно: они-то год пахали, а тут молодой пришел сразу во второй класс!

Вскоре мы писали диктант по русскому языку. Потом пришел преподаватель, стал объявлять результаты: 18 единиц, сколько-то двоек. Сижу, думаю: «Наверное, тут особые требования». И жду, что будет хотя бы тройка. Оказалось, что у меня пятерка. После этого все стали моими друзьями, особенно украинцы, которые писали особенно неграмотно. Ведь надо было писать сочинения, а я им мог помочь.

В течение первых двух месяцев я сдал все экзамены за первый класс и продолжил учебу уже спокойно.

Что-то давалось легко, что-то не очень.

Всегда сидел за первым столом под кафедрой и был готов подсказать тем, кто отвечает. Однажды на экзамене в конце семинарии владыка Питирим, наш классный руководитель, сказал: «Чтобы тебе было спокойнее, пересядь за последний стол». Что тут началось! Все стали кричать, просить: «Отец Питирим! Оставьте его! Вот я на него смотрю, у него такое хорошее лицо, когда смотрю, я сразу все вспоминаю »… В общем, они столько всего наговорили, что в итоге меня оставили сидеть там, где я был, но пригрозил в случае подсказки строго наказать.

Я иподиаконствовал у владыки Леонида (Полякова), но это не очень поощрялось, потому что нужно было вернуться вовремя, а поезд порой задерживался. А в лучшем случае за опоздание могли понизить оценку за поведение, в худшем – отчислить, если не успел вернуться к 11 часам вечера. Бывало, придешь – а дверь закрыта, пойдешь, ребята окошечко откроют где-то на первом этаже, влезешь, пройдешь в комнату. Однажды я еле успел вскочить в окошко. Пока помощник инспектора семинарию обежал, я успел прибежал в спальню и лечь. Ребята говорят: «Лежи не дыши! Мы тебя выручили, а ты всех подведешь!». Помощник пришел, поворчал и ушел. На следующий день меня вызывают к инспектору и классному руководителю, отчитывают и говорят: «Чтобы в половину одиннадцатого был в постели».

Был случай, из-за опоздания поезда я не успел вовремя пройти в спальню. И вот один из наших студентов – Владимир Маркин – лег вместо меня и накрылся одеялом по самые глаза. Пришел помощник инспектора, который не очень хорошо видел, спросил: «Диваков здесь?» И, когда Маркин пробурчал что-то в ответ, дальше проверять не стал. Правда, заметил пустую кровать Маркина, но ребята ответили, что тот умывается, и помощник вышел.

На следующее утро меня вызывают: «Где Вы были около 11 часов вечера?» - «В постели» - «Кто может подтвердить?» - «Помощник инспектора». Спрашивают помощника. «Да, он был, я с ним даже разговаривал». И это при том, что было известно, что я опоздал, так что один из инспекторов, потом снявший с себя сан, меня чуть ли не за пальто поймал вечером… В результате они между собой сцепились, и каждый отстаивал свое. Отец Питирим слушал, слушал, а потом сказал: «С Диваковым лучше не связываться». Уже после окончания семинарии я рассказал ему, как было дело. В ответ он сказал, то с ностальгией вспоминает наши проделки, потому что было интересно. «Конечно, мы должны были за дисциплиной следить, но иногда перебарщивали».

Преподаватели у нас были замечательные, многие – из прежней академии: протоиерей Петр Гнедич, Николай Иванович Муравьев, Алексей Иванович Георгиевский, Владимир Иванович Талызин, Константин Ефимович Скурат, протоиерей Иоанн Козлов, протоиерей Алексий Остапов, который рассказывал так интересно, что звонок с урока мы воспринимали с досадой. Уровень преподавания был очень высокий.

Историю Церкви читал Николай Иванович Шабатин. Он хорошо знал и светскую историю, и церковную историю, к месту рассказывал какой-нибудь приличный исторический анекдот, так что в итоге мы все очень хорошо запоминали и ценили уроки. Если кто-то, не дай Бог, Шабатина обидит, поднималась волна негодования. Как-то раз Шабатин рассказал исторический анекдот и задал по теме вопрос студенту-украинцу. Тот ничего не мог ответить, Шабатин поставил «двойку», а студент написал ректору, что преподаватель вместо того, чтобы заниматься делом, на уроках рассказывает анекдоты. После этого преподаватель как-то поник, замкнулся и никаких анекдотов больше не рассказывал. Долго не могли понять, в чем дело. Оказалось, что на него написана докладная ректору. Ребята быстро вычислили, кто мог написать докладную на Шабатина, перестали со студентом общаться и довели до того, что он пошел извиняться перед преподавателем и ректором. Не знаю, кого еще из преподавателей могли бы так защищать и чье оскорбление могли бы воспринять, как личное оскорбление.

Экзамены мы любили сдавать, когда приезжал Святейший Патриарх Алексий I. Он спрашивал очень кратко и, если ученик удачно начинал ответ, сразу же прерывал: «Достаточно, достаточно». Бывало, преподаватель от такого даже белел: «Да он же ничего не успел ответить!» - «Нет-нет, он сказал достаточно». И мы стремились сдавать при нем.

Однажды он приехал во время сессии, ректор открыл дверь в класс, где студенты готовились отвечать, и перед Патриархом предстала такая картина: студент, сидевший за первой партой, сделал из газеты «трубу» и в нее подсказывал своему товарищу с другого ряда. Увидев Патриарха, он убрал газету, а Святейший показал ему рукой, мол, давай-давай, подскажи до конца. Отделались шуткой.

К Патриарху мы относились с благоговением, но любили за снисходительность.

Бывало, он приезжал и просто так, беседовал с нами, рассказывал некоторые эпизоды из жизни дореволюционной школы. Это был очень доступный человек, к которому можно было подойти с каким-то вопросом. Единственное, не любил, когда подходили в алтаре, говорил: «Дайте в храме спокойно помолиться».

Конечно, как и в любом учебном заведении, студенты в академии пользовались шпаргалками. Помню, одно время подняли вопрос о том, чтобы изжить их в духовной школе. И профессор Шабатин резюмировал: «Не нами придумано, не нам и отменять».

Шпаргалки мы писали так: каждый готовил по своему билету. Передавали различным. Отец Питирим (Нечаев) говорил: «Я сам был такой, как вы, шпаргалками пользовался и все фокусы знаю. Предупреждаю: если поймаю – потянете другой билет в лучшем случае, а так «двойку» поставлю». Спрашиваю: «А если не поймаете?» - «Если не поймаю, поставлю на балл выше». И вот я пошел и вытащил билет, по которому писал шпаргалку. Естественно, я его прекрасно знал. Ответил и показываю отцу Питириму шпаргалку. Мол, вот она, но Вы не поймали, ставьте на балл выше. А он говорит: «Врешь, ты ею не пользовался! И вообще, иди, я тебе и так уже «пять» поставил».

Один наш преподаватель, Владимир Иванович Талызин, говорит так: «Если студент не знает, никакая шпаргалка его не спасет. А если знает, шпаргалка, пусть даже он ею не пользуется, вселяет какую-то уверенность. И потом, по работе в течение года понятно, на какую оценку человек знает, поэтому на экзамене отношусь к этому снисходительно».

В 1960 году я окончил семинарию, потом пошел в академию. В 1961 году женился и мог вести себя свободнее, хотя, конечно, свободой старался не злоупотреблять.

Как раз ко времени окончания семинарии относится наше с матушкой сватовство. Знакомы мы были еще до семинарии: она с мамой с детства ходила на богослужения в Елоховский собор, так что друг друга мы видели. В те времена не поощрялось, чтобы в храме были дети, а протопресвитер Николай Колчицкий их привечал, и дети всегда стояли слева от кафедры. Правда, только те, которых в соборе знали, так что, когда я заходил в храм и пытался встать вместе с ними, меня просили перейти на другую сторону, так что особенно мы и не общались. Когда я стал иподиаконствовать у владыки Леонида, будущая супруга видела меня в соборе, но, опять же, общения никакого не было. Уж когда я поступил в семинарию, она с подружками приезжала в лавру, ее всегда посылали ко мне узнать какие-то новости. Кончилось тем, что, когда она приезжала, студенты семинарии стали говорить: «Иди, встречай, сестра твоя приехала». Долгое время ее считали сестрой.

Я вообще жениться не собирался, хотел пойти в монастырь. У меня был приятель Женя, на год старше меня, рясофорный послушник в Троице-Сергиевой лавре, который к тому времени как-то познакомился с девушкой, снял рясофор, начал с ней встречаться. А я по весне пришел к отцу наместнику, архимандриту Пимену (Хмелевскому), и просил взять меня послушником. Он объяснил, что корпус ремонтируется, жить негде и лучше прийти по осени. Я приехал домой, сказал маме о своем решении, на что она ответила, что без благословения старца идти нельзя, и посоветовала съездить в Глинскую пустынь к отцу Андронику.

И вот мы с Женей и его мамой поехали к старцу. Всенощная была долгая, кончилась во втором часу ночи. Электричества нет, все при свечах. Взяли свечи, пошли к отцу Андронику. В то время ему было под 90 лет, очень маленький, юркий, быстрый, мы знали, что перед этим он лет 30 отсидел в лагерях. Отец Андроник усадил нас и стал прибираться и заниматься своими делами. Женя хлопнулся на кровать, решив, что она мягкая, и подскочил: на ложе были положены доски, а вместо подушки лежал мешочек с песком. Он начал бодро: «Батюшка, мы оканчиваем семинарию, надо определиться с дальнейшим. Чтобы сан принять, надо или жениться, или в монастырь пойти…» Старец его перебил: «Ой, да ну, жениться, с ними связываться, ославит на всю Россию! Лучше в келье затвориться и молиться… (а я слушаю, и мне как елей на душу: это же то, чего я хочу!)… С чего ты взял жениться? Надо вот молодежи жениться!» (и кивает на меня, а я-то всего на два года моложе Жени). Говорю: «А я вот в монастырь хочу» - «Да чего в монастырь? Все пойдут в монастырь – а кому-то надо и в миру послужить». И так он что-то у себя доделал, поговорив с нами как бы между прочим, и ушел на кладбище панихиду служить.

Мы вышли, Женина мама спрашивает, как дела. А Женя отвечает: «Да он там что-то бурчит непонятно о чем» - «Ну ладно, идите, я сама у него спрошу». Спросила – а старец сказал, мол, они люди умные, пусть сами решают, чего нам вмешиваться.

Женя женился, и супруга действительно ославила его на всю Россию. Они не поладили с ее матерью, начался раздел комнаты, ничего не получилось, пошла в райком, там попросили написать заметку, потом еще – и во всех газетах появились статьи по этому поводу. Ведь Женя принял священный сан, и это был повод написать о Церкви. И даже не все писала она сама: в газетах готовили текст, а она только подписывала.

Лет через 15 мы встретились. Я напомнил ему о поездке и словах старца, а он ответил, что это просто случайное совпадение.

Я же, когда вернулся, пришел к отцу Леониду. Он спросил, как я отдохнул, и, когда я рассказал о поездке к отцу Андронику, стал возмущаться: «Какой монастырь? Я тебе дам! Я все же инспектор семинарии. Ты бы ко мне пришел, поговорил. Вот окончи семинарию, там видно будет».

Я окончил семинарию и пошел в академию.

Часто мы со студентами ездили на дачу моей будущей супруги в Абрамцеве. Мама супруги была очень любвеобильным человеком и принимала чуть ли не всю группу. Мы наведывались туда достаточно часто, тем более что будущая теща была очень любвеобильным человеком и встречала с радостью. В какой-то момент мои однокашники стали говорить: «Слушай, ты сделаешь предложение Наташе? А то мы ездим как к себе домой, не просто же так». И начали наседать. А Наташина подружка пошла к ее маме спрашивать, не будет ли она против, если я сделаю предложение. Та растерялась: «Да…я не знаю». А еще там гостила одна монахиня, которая стала говорить, мол, давайте женитесь, хорошо бы свадьбу назначить на Покров… Друзья мои еще вот что «откололи»: принесли большую куклу вроде ребенка и сказали: «Это вам с Наташей прообраз будущего». В общем, этими разговорами нас довели до того, что Наташа разрыдалась, растерялась и просто убежала из дома, я за ней – и сделал предложение. При том, что до этого мы с ней ни о каком нашем будущем не говорили и отношения не выясняли. Может, в душе и были какие-то мысли, но между собой мы не обсуждали. Нас, в общем, поставили перед фактом. Хотя в итоге выяснилось, что оба рады, что так вышло. Мне было 24 года, ей 19.

Венчались мы в воскресный день после Праздника Покрова в Елоховском соборе. Патриарх Московский и всея Руси Алексий I и Патриарх Сербский Герман отслужили литургию, и началось венчание. Еще крест не давали – сразу начали венчать. Венчал ключарь собора отец Александр Акимов. Владыка Пимен молился в алтаре, сказав, что он монах и венчать ему неудобно. Пел хор В. И. Комарова. Наше внезапное венчание тут же стали обсуждать, ведь все увидели, кого венчают… Такой гул стоял! В общем, об этом узнали чуть ли не все. Так началась семейная жизнь. Кстати, не так давно понадобилась справка о венчании, чтобы поместить в личное дело, а у нас нет. Я поехал к Николаю Семеновичу Капчуку. который на нашей свадьбе был шафером, и он выписал мне эту справку.

Через год после венчания я принял сан дьякона, а еще через год стал священником.


Учебный комитет