«Богослужебный устав и гимнография», «Агиология», «Святоотеческая педагогика» – не так часто в методическом багаже одного преподавателя встречается успешная разработка трех полноценных учебных курсов по трем разным предметным областям. О своем опыте преподавания, о научных достижениях и планах рассказывает доцент кафедры теологии, кандидат педагогических наук Елена Николаевна Никулина.
Елена Николаевна, Вы учились в ПСТГУ и уже много лет здесь преподаете. Как ПСТГУ стал частью Вашей жизни?
В Свято-Тихоновский университет (тогда еще Богословский институт) я пришла в 1996 году: на втором году моей сознательной церковной жизни мой духовник, протоиерей Андрей Михайлов, благословил идти сюда учиться. Я не знала, зачем мне это нужно, были люди, которые пытались меня отговорить («Для чего тратить столько сил?»), но духовник говорил: «Учись!» – и даже – «Будешь преподавать». Это казалось совершенно невероятным, но тем не менее получилось именно так: сразу после окончания института, в 2004 году, я начала работать на Факультете дополнительного образования (ФДО), где работаю до сих пор. Мое первое образование, связанное с конструированием электронно-вычислительной аппаратуры, видимо, послужило причиной того, что меня сюда пригласили: дистанционное обучение было в стадии становления, и требовались люди, имеющие и богословское образование, и технические навыки. Моя первая специальность помогла мне освоить дистанционный формат преподавания.
Потом протоиерей Геннадий Егоров, бывший тогда деканом ФДО, предложил мне преподавать и на вечернем отделении. Мой любимый предмет «Богослужебный устав и гимнография» был рожден в дистанционном формате, а оттуда «переехал» в вечернюю форму – и это очень хорошо. Дистанционный формат преподавания помогает преподавателю структурировать материал, требует выработать систему заданий по всем темам курса и сформулировать вопросы для обсуждения на форумах, предполагает разработку учебных и контрольных тестов. Просто читать лекции слушателям легче, для этого достаточно хорошо знать свой предмет и уметь о нем рассказать в аудитории. Дистанционное преподавание требует тщательной методической проработки каждой темы: нужно дать ссылки на источники, разделы учебников, привязать к этим материалам систему заданий и контроля. Дистанционное обучение приучает преподавателя, скажем так, к методической дисциплине, что потом помогает в очных занятиях.
Вы сказали, что во время обучения литургика была Вашим любимым предметом. Вы именно поэтому стали преподавателем этого курса?
Да, мне очень нравилось изучать православное богослужение. Очень вдохновляли лекции по литургике Марии Сергеевны Красовицкой. В них высокий уровень фактического материала соединен с необыкновенно интересной формой изложения, чувствуется, что преподаватель любит богослужение и живет им. Знания, которые лежат в основе данного курса, на мой взгляд, необходимы каждому православному христианину. Когда я училась, пришло ясное понимание, что эти знания, пусть даже в более простой форме, должны быть достоянием как можно большего числа людей. Видимо, Бог услышал мое сердечное желание: сначала этот предмет я преподавала в воскресной школе для детей и взрослых, а сейчас преподаю на Факультете дополнительного образования ПСТГУ в рамках программы профессиональной подготовки «Теология», на певческих и регентских курсах ПСТГУ.
Курс литургики на ФДО называется «Богослужебный устав и гимнография», потому что он несколько отличается от традиционного курса литургики. Мы до минимума сократили изучение уставных правил, зато появилось прослушивание песнопений, разбор богословского и нравственного содержания богослужебных текстов, рассказы об истории церковного пения и разных певческих традициях. Насколько я знаю, такого подхода больше нигде нет, обычно изучается только устав (правила построения служб) и история его формирования. Но, когда я начала вести курс устава на ФДО, стало понятно: людям, которые к нам пришли, на таком уровне богослужение изучать нельзя, пропадет интерес к нему и желание учиться. А нам нужно было не столько наполнить память слушателей бесчисленными уставными предписаниями, сколько помочь взрослым образованным людям, выросшим вне Церкви, войти в богослужебную традицию Православия и полюбить ее. Поэтому нашими совместными усилиями с отцом Геннадием Егоровым и Юлией Владимировной Серебряковой (она тогда была заместителем декана) предмет преобразился.
Таким образом курс рассчитан на простых прихожан, а не на клирошан, которым знание устава нужно для церковного служения или пения?
Да, конечно, у нас и программа «Теология» рассчитана на мирян; священников, уставщиков и регентов на ФДО мы не готовим, поэтому на нашем курсе с чистой совестью можно опустить уставные детали, частности и сосредоточиться на содержательной стороне богослужения. В этом направлении курс совершенствуется от года к году. Я постоянно подбираю доступный для слушателей исторический материал, толкования на используемые в богослужении фрагменты Священного Писания и многочисленные аллюзии на него в гимнографии, комментарии к уставным предписаниям, новые записи церковных песнопений. Мне кажется, так богослужение изучать интереснее, чем просто учить правила построения служб. К нам приходят люди, которые оказываются в стандартной для постсоветского времени ситуации: они начинают ходить в храм, но ничего там не понимают, потому что попадают в непривычный, даже чуждый для себя мир – нам надо помочь слушателям в нем разобраться. Возникают две параллельные цели обучения: во-первых, побудить людей просто ходить на службы, во-вторых, научить их в этих службах хоть что-то понимать. Первая цель важнее, потому что храм – это место особого действия благодати Божией, преображающей человека, поэтому, если люди к концу курса стали регулярно посещать богослужение, это для меня большая победа, чем если они выучили уставные правила, которые очень легко забываются.
Предмет «Богослужебный устав и гимнография» включен в программу профессиональной переподготовки «Теология», но существует также в виде отдельного курса повышения квалификации. Различается ли подход к преподаванию в рамках большой программы и на отдельном курсе?
Да, отличается: на отдельном курсе мы изучаем тот же объем материала, что и на программе «Теология», но в более размеренном темпе, а также дополняем основное содержание курса катехизаторскими беседами – стараемся более подробно поговорить о вероучении, которое тесно связано с гимнографией, о священной истории и основных этапах церковной истории, об иконах и законах духовной жизни, отраженных в церковных песнопениях. На отдельные курсы приходят слушатели, которые пока не готовы или не имеют возможности серьезно учиться, но хотят что-то узнать о православном богослужении. Они приходят просто послушать, поэтому на отдельном курсе нет экзаменов, а домашние задания совсем простые – в основном, они касаются узнавания на богослужении того, что было изучено.
Многие ли слушатели после краткосрочных курсов приходят на программу профпереподготовки «Теология»?
Можно сказать, что отдельные курсы – это один из подготовительных этапов обучения на программе «Теология». Обычно, отучившись на нескольких краткосрочных курсах, учащиеся чувствуют, что уже не могут от нас уйти. Каждый год, в начале сентября придя на первую лекцию для слушателей «Теологии», я с радостью вижу людей, с которыми мы уже подружились на отдельных курсах. Некоторые слушатели после отдельного курса «Устава» идут не только на программу «Теология», но после ее окончания продолжают обучение в магистратуре и аспирантуре, успешно защищают диссертации.
Расскажите, как появился Ваш авторский курс «Агиология»?
Этот курс появился по благословению протоиерея Геннадия Егорова: как-то я случайно упомянула, какая потрясающая сила – наши святые и что хорошо бы сведения о них привести в систему и сделать отдельный курс. Отец Геннадий сказал: «Делайте – причем не только о русских святых, а обо всех». Систематизировать такой объем информации помогло преподавание в системе дистанционного обучения: с первой группой интернет-курса агиологии мы поняли, какой должна быть структура курса, подобрали материалы к темам. Потом из этих материалов был составлен учебник (он недавно был переиздан).
Хотелось бы, чтобы дисциплина развивалась и дальше, потенциал для этого есть. В частности, нужно с агиологической точки зрения исследовать житийные памятники, изучить представления святых отцов о святости и посвященные святым богослужебные песнопения, исторические источники – в том числе, отражающие восприятие подвига святого его современниками, динамику этого восприятия и историю почитания святого. Чрезвычайно важным видится изучение дневников, писем и иных материалов, приоткрывающих внутреннюю жизнь святого, позволяющих увидеть изнутри его путь к святости. Особого внимания требует анализ современных материалов по канонизации святых. В богословском осмыслении нуждается история святости в отдельных регионах мира. Пока наш курс остается первой ступенькой к серьезному изучению агиологии, как «Богослужебный устав и гимнография» – первая ступень в изучении литургики.
Востребован ли этот курс в в других духовных учебных заведениях?
Да, уже несколько человек говорили, что преподают по моим материалам. Одна слушательница в дипломной работе адаптировала курс «Агиологии» для детской воскресной школы, снабдила его хорошим мультимедийным сопровождением и с успехом его преподает. Другая слушательница отдельного курса начала преподавать агиологию на приходе еще во время учебы. Мой однокурсник по ПСТГУ просил материалы для преподавания в епархиальной семинарии. Это только те случаи, о которых мне известно. Хорошо, что курс уже в таком виде востребован, но повторю: очень хочется, чтобы он развивался дальше.
Какова цель курса по изучению агиологии?
У курса есть теоретическая, практическая и апологетическая цели. Теоретическая цель – дать представление о разных чинах святых, содержании подвига каждого лика святых и основных этапах его истории, о житийной литературе, проблемах канонизации святых. Практическая цель – показать пути к святости, доступные мирянину. Последняя тема курса посвящена святости мирян: в ней показывается, что не только юродивые, преподобные, мученики, но и обычные люди могут приобщиться к подвигу святых; дается подборка святоотеческих текстов, показывающая, что для нас не закрыт этот путь. В конце курса многие слушатели задумываются, как приложить изученное к себе – и это очень радостный итог обучения.
Еще одна цель курса – апологетическая. Даже у воцерковленных людей возникает много вопросов, связанных со святостью и святыми: например, может ли канонизация быть ошибочной? Как относиться к грехам и ошибкам святых, которых известны из исторических источников? Почему святые иногда имели непростые отношения друг с другом? Есть вопросы по канонизации последнего императора, по старчеству и монашеству, многим непонятен подвиг юродства и так далее. Надеюсь, курс агиологии помогает хоть немного сориентироваться в этих непростых вопросах.
Возникают ли у слушателей какие-то типовые сложности при изучении курса?
Сейчас особых проблем не возникает, а на первых порах были сложности, связанные с тем, что слушатели пытались высокомерно рассуждать о святых. Теперь в начале курса я говорю, что святость – это тайна, и: «Кто святые, а кто мы? В курсе мы можем ориентироваться только на Священное Писание, отзывы святых отцов о святости, литургические тексты, церковные документы по канонизации, то есть на надежные источники и должны быть осторожными в собственных оценках.
Елена Николаевна, Вы являетесь автором учебных пособий по богослужебному уставу и по агиологии. Что, на Ваш взгляд, самое сложное в работе над учебником: собрать материал, сгруппировать, уместить все в одну книгу?
Это зависит от учебника. Если говорить об учебном пособии «Богослужебный устав и гимнография», то материалов по литургике было много, надо было только их адаптировать для аудитории факультета дополнительного образования. Слушатели ФДО – это взрослые люди с высшим образованием, многие из них находятся в начале воцерковления, поэтому нужно помочь им войти в богослужебную традицию: не напугать сложным уставом, но помочь полюбить богослужение и на минимальном уровне научить прихожанина понимать богослужение.
Сейчас готовится к изданию новая редакция учебника «Богослужебный устав и гимнография». В ней я постаралась отразить материала курса в его нынешнем состоянии, показать курс таким, каким он стал за 15 лет преподавания.
Когда создавался учебник «Агиология», было несравнимо сложнее, потому что опереться было не на что, не было аналогичного учебника-образца. Тут была и проблема со структурой, и с принципом систематизации материала, но в итоге решили группировать материал по ликам святых, а внутри этих разделов – систематизировать по географическому и историческому принципу.
В 2016 году Вы защитили кандидатскую диссертацию по педагогике «Антрополого-педагогические идеи в наследии святителя Феофана Затворника». Как возник интерес к этому аспекту наследия святителя Феофана?
Интерес к святоотеческой педагогике у меня появился, когда я еще училась в университете (тогда еще ПСТБИ) на педагогическом факультете. Одна из тем курсовой работы звучала так: «Святые отцы о воспитании детей». Она мне показалась наиболее близкой, поскольку у меня были тогда вопросы по воспитанию сына. Я тщетно искала ответы в светской педагогике и нашла их в святоотеческих текстах. Курсовая работа с подборкой педагогических текстов святых отцов стала основой моего диплома «Святые отцы о воспитании благочестия у детей». На базе этой темы возникла идея диссертации, но первоначально в ней предполагалось сравнение представлений о личности у К. Д. Ушинского и святителя Феофана Затворника. Во время обсуждения данной темы на Ученом совете в Институте теории и истории педагогики был промыслительный момент: члены совета горячо спорили, возможна такая тема или нет, а я стояла и молилась преподобному Сергию Радонежскому. И вдруг один из авторитетных современных антропологов, Михаил Абрамович Лукацкий, сказал: «Пусть она напишет по антропологии Феофана, этого никто не знает». Он, видимо, единственный на Ученом совете знал имя святителя Феофана Затворника и знал, что он занимался вопросами педагогической антропологии и что по этой теме есть что писать. Так мне утвердили тему «Антрополого-педагогические воззрения свт. Феофана Затворника» – ту, по которой и была защищена диссертация.
Защита прошла благополучно?
Да, благополучно. Сложно было на первом этапе написания диссертации, потому что я не знала методологии научной работы. Когда я в первый раз представила свою диссертацию на обсуждение в лаборатории истории педагогики и образования Института теории и истории педагогики РАО (сейчас – Институт стратегии развития образования РАО), ее не допустили к защите. Это был не столько идеологический шаг, не столько неприятие Православия как такового, сколько строгая, даже жесткая, но справедливая научная критика. Потом сотрудники лаборатории истории педагогики, не допустившие мою диссертацию к защите, особенно член-корреспондент РАО Виталий Григорьевич Безрогов и Лариса Николаевна Беленчук, помогали мне ее доработать. Меня научили методам научной работы с педагогическими текстами. Чтобы представить педагогической общественности имя нового автора, недостаточно реферативно пересказать его идеи. Нужно просмотреть его биографию на предмет формирования у него интереса к педагогике и собственных представлений о педагогических проблемах, проанализировать терминологию, понять, под влиянием каких педагогических идей прошлого родились его воззрения и менялись ли они в течение его жизни. Важно также показать автора на фоне его времени, в контексте эпохи. В моем случае нужно было раскрыть уникальность вклада святителя Феофана Затворника в теорию воспитания, показать, что такой цельной и антропологический обоснованной концепции христианской возрастной педагогики не было ни у кого из его церковного окружения и светских современников. И нужно было разъяснить, почему святитель Феофан, монах, около 10 лет работавший в духовных школах как преподаватель и администратор (в том числе в должности ректора Петербургской духовной академии), занялся общими вопросами воспитания, в том числе семейного.
При доработке диссертации я увидела, что именно таким образом – строго научно – и нужно подавать святоотеческие идеи светской педагогической общественности. Во время защиты среди большого числа настороженно относящихся к Церкви ученых мне очень помогло то, что разговор шел на научном языке. Светские люди порой ждут от верующих какой-то агитации, проповеди, обличения в грехах, их это раздражает, поэтому они заранее настораживаются. А научный формат подачи материалов, нейтральный, отстраненный, без нравоучительного тона, позволяет эти материалам говорить, что называется, самим за себя.
Многие педагогические идеи святителя Феофана, очевидные для православных людей, для светских людей немыслимы: например, что в образовании должна преобладать не наука, а вера, что воспитание должно быть воспитанием для вечности... Меня спросили, как, по моему мнению, нужно подавать такие идеи? Я сказала, что исследователь должен их подавать отстраненно. При истинно научном подходе ученый не имеет права искажать точку зрения изучаемого автора вне зависимости от того, согласен он с ней или нет. Хорошо также представить весь спектр мнений других авторов рассматриваемого периода по данному вопросу. Собственно я это и делала: никому на защите не навязывала взгляды святителя Феофана Затворника на воспитание детей, просто говорила, что он считал так и так и что среди современников у него были противники и сторонники. Это воспринималось очень хорошо. Оказывается, можно говорить о вопросах веры, не навязывая ее, не превращая науку в проповедь. Но самое интересное, что именно при таком подходе наука становится проповедью. Когда исследователь-христианин рассматривает идеи, странные для светского педагогического мышления (например, понятие поврежденности человеческой природы), но рассматривает их отстраненно, как одну из исторических концепций, имеющих право на существование, – именно тогда эти идеи ложатся на сердце слушающих. Светские ученые с удивлением признают, что их можно применять, вообще как-то внутренне открываются этому новому знанию.
Члены диссертационного совета, в значительной степени чуждые религиозному мировоззрению, а тем более святоотеческому наследию, увидели у святителя Феофана Затворника интересные мысли, тонкие оригинальные замечания: например, что профессия человека должна быть сроднена ему (должна соответствовать его душевным и телесным силам и способностям), что род деятельности нужно выбирать не по соображениям престижа, карьеры, а по этой «сродненности», чтобы человек действовал в профессии, как в своей стихии. Несколько таких идей, вполне понятных для светского педагога, я озвучила на защите. Потом меня попросили написать статьи, в которых, не касаясь подробно религиозной стороны трудов Феофана Затворника, я бы охарактеризовала его педагогические идеи. Одна из таких статей была опубликована в 2017 году в научно-методическом журнале «Начальное образование».
Хорошо бы на высоком научном уровне представить педагогические идеи и других святых, например святителя Тихона Задонского, которого очень почитал святитель Феофан.
Курс повышения квалификации «Святоотеческая педагогика», который Вы ведете на ФДО, тоже строится на идеях святителя Феофана Затворника?
Не только. Основу курса составляет педагогическая антропология святителя Феофана, но мы говорим и о том, что писали о христианском воспитании святители Филарет (Дроздов), Игнатий (Брянчанинов), оптинские старцы, священномученик Владимир (Богоявленский). О древних отцах мы говорим только на первой лекции как об авторах, наметивших область педагогической проблематики – цель воспитания, круг общения детей, наказания, вопросы светского образования христианина. Обозначив круг проблем, в дальнейшем мы ориентируемся на русских святителей и преподобных, более близких к нам по времени. Мы рассматриваем возрастные периоды развития человека, говорим о христианском воспитании в младенчестве, в дошкольном возрасте и в период обучения, о проблемах юности... Кстати, из российских авторов середины XIX столетия только святитель Феофан оставил нам интереснейшую психологическую характеристику юности: ни у кого больше нет такого тонкого анализа душевной жизни молодого человека, проблем, возникающих перед ним, и путей их решения с христианской позиции. Слава Богу, на курсе есть возможность об этом поговорить.
Взгляды святых отцов противоречат современным светским педагогическим теориям?
Мы не можем говорить обо всех современных теориях, ведь они очень разные. В целом, конечно, святоотеческая и светская педагогика говорят на разных языках. Любая педагогическая концепция основана на определенной антропологии – разные представления о человеке обуславливают разные подходы к его воспитанию и образованию. Христианская антропология учит, что человек создан Богом, обладает бессмертной душой, природа человека повреждена грехом, что было Искупление, что человек предназначен к вечной жизни. На этих представлениях о человеке может строиться целый ряд теорий христианского воспитания, но все они будут в едином русле. В светской педагогике до наших дней популярна модель человека, которая отталкивается от воззрений французских просветителей: человек изначально хороший, никакой поврежденности природы нет, главное – его не испортить. Коммунистическая педагогика имела под собой материалистическую антропологию: жизни после смерти не существует, а мы, воспитатели, перековываем человека старой формации в нового, советского человека. Сейчас в педагогике сильны либеральные тенденции, в нее проникают оккультные идеи, поэтому сложно сказать, какая она – современная педагогика. Она многообразная. Об этом мы тоже говорим на курсе. И когда к нам приходят люди с педагогическим образованием, они очень удивляются, почему их ничему этому не учили.
В одной из своих публикаций Вы сравниваете взгляды на понятие «личность» у Феофана Затворника и Константина Дмитриевича Ушинского. Можно ли сказать, что дореволюционная светская педагогика была ближе к святоотеческому пониманию личности человека, целей воспитания?
Это необыкновенно интересная тема. Светские педагоги XIX века были очень разными людьми. Были те, кто стоял строго на церковных позициях, были те, кто игнорировал религиозную сторону воспитания и занимался исключительно светскими вопросами, а были люди, державшиеся середины. К последним относится К. Д. Ушинский, которого все пытаются «перетянуть» на свою сторону: в советское довоенное время начал создаваться своего рода культ Ушинского, а сейчас «своим» его считают православные педагоги. Такие авторы, как Ушинский, формально воспитанные в православной традиции (у него брат был священником и переписывался со святителем Феофаном), брали из нее что-то внешнее, но их педагогическое мировоззрение все же опиралось на западные философско-антропологические теории, поэтому их педагогические воззрения представляют собой своеобразный синтез: что-то поверхностно взято от Православия, а глубинные идеи все-таки другие.
Трудно определить, где проходила граница между христианской, церковной педагогикой и светской. Спектр точек зрения был очень широк. В XIX столетии были светские педагоги с вполне церковными взглядами: например, профессор Степан Петрович Шевырёв, первый руководитель кафедры педагогики Московского университета, общался с оптинскими старцами, принимал участие в издательской деятельности Оптиной Пустыни. Он писал, что в основе педагогики должна лежать святоотеческая антропология, что нельзя воспринимать дитя как изначально не испорченное: оно испорчено, и с этим надо работать педагогу. С ним горячо спорили педагоги, которые не хотели этого признавать. В педагогической мысли XIX столетия водораздел, как мне представляется, и проходил по линии поврежденности человеческой природы грехом: либо это признавали, либо нет. В советское время эта часть истории отечественной педагогики просто игнорировалась, вот почему люди с педагогическим образованием говорят, что им на нашем курсе открывается совершенно иной мир, иной взгляд на человека и на профессию педагога.
На кого ориентирован курс святоотеческой педагогики?
Формально курс ориентирован на две группы слушателей – на тех, кто воспитывает своих детей или внуков, и на тех, кто воспитывает чужих детей, то есть на родителей и педагогов. На курсе учились директора детских домов, завучи православных школ. Примечательно, что этот курс оказался интересен и слушателям, которые напрямую не занимаются воспитанием и обучением детей. Например, молодые люди, у которых пока нет семьи и детей. Этот курс с интересом слушали монахи и те, кто благочестиво живет в миру без семьи. Мне кажется, курс вызывает интерес потому, что он в значительной степени обращает внимание человека на самого себя. Он частично педагогический, частично антропологический и нравоучительный, даже аскетический. Наш курс учит человека видеть свои страсти, грехи, ошибки в поведении. Как сказала одна слушательница на третьем или четвертом занятии: «Какие там дети, у меня самой все запущено». Вот этот интерес к самому себе, который пробуждается от вопросов, как нужно воспитывать детей, видимо, и является стимулом, из-за которого на курс приходят люди, напрямую не связанные с педагогикой.
Можно сказать, что и в этом отдельном курсе есть катехизаторский аспект, так как всегда приходится говорить со слушателями об основах христианской антропологии и сотериологии (учении о спасении), помогать выстраивать христианское мировоззрение в целом, потому что среди слушателей курса нередко оказываются люди, которые почти ничего не знают об учении Церкви. Был интересный момент: когда в Павловской слободе пытались организовать занятия для прихожан, то первым предметом поставили именно святоотеческую педагогику. Настоятель храма считал, что его прихожане еще не готовы слушать курсы по Новому или Ветхому Завету, по истории Церкви, а такой вот жизненный и несложный курс может стать первой ступенью их церковного просвещения.
Недавно этот курс был включен в учебный план программы «Теология» в качестве спецкурса. Дело в том, что на программе «Теология» я веду еще один курс – «Нравственное богословие». Особенность этого курса на ФДО, по замыслу отца Геннадия Егорова, в том, чтобы погрузить слушателей в труды святителя Феофана Затворника (кстати, одно время святитель преподавал нравственное богословие в Петербургской духовной академии). Когда в качестве комментариев к нравственному учению святителя Феофана я приводила его педагогические идеи, каждый раз группа оживлялась и просила посвятить отдельную лекцию педагогике святителя Феофана. Когда стало понятно, что слушателям этот материал очень интересен, в программе «Теология» появился такой спецкурс.
Учебного пособия по курсу святоотеческой педагогики нет?
Пока нет, но я надеюсь вскоре подготовить монографию по своей диссертации. Она будет называться «”Быть владыкой своих сил”: человек и его воспитание в наследии святителя Феофана Затворника». Это будет именно монография, то есть научная работа, в которую мне хочется включить цитаты не только святителя Феофана, но и светских педагогов. В диссертацию они не поместились, а в монографию я могу их вставить. Видимо, это будет книжка большого объема, просто очень хочется, чтобы не пропало то, что удалось найти в работах дореволюционных авторов и оказалось удивительно актуальным.
Есть ли еще какие-то дисциплины или курсы, которые Вам хотелось бы преподавать?
У меня есть мечта – сделать курс по истории педагогики с обзором педагогических идей, концепций, существовавших в истории человечества с точки зрения православного богословия. Есть много хороших светских учебников по истории педагогики, но хочется посмотреть на этот материал через призму христианства. Интерес к теме у наших слушателей есть. Этот курс мог бы помочь им познакомиться с педагогической мыслью разных времен, но так, чтобы это легло на их мировоззрение и знания об истории Церкви и общества. В рамках этого курса можно было бы рассмотреть, каким видела идеал человека и как пыталась его реализовать при воспитании молодежи средневековая западная педагогика (в рыцарском и монашеском вариантах), каким видела человека педагогика гуманизма и что это такое, плоха она или хороша? Ведь гуманисты себя Церкви не противопоставляли, но тем не менее явились предтечей многих антицерковных педагогических идей. Ну и так далее.
В «Пути к спасению» святитель Феофан говорит о принципах преподавания и о том, что всякая наука, преподаваемая христианами, должна быть основана на началах христианских и притом православных, так как они истинны. Он предлагает таким образом преподавать историю, науки о человеке, естествознание. Для каждой науки есть своя богословская база: для наук о человеке это христианская антропология, для наук о природе и естествознания – идея сотворения мира и понимание того, что мы изучаем мир в его падшем состоянии, для исторических наук и обществознания – понятие промысла Божия в истории. Любая сфера знаний должна иметь свои православные основы. Мне как человеку, чья научная специальность – история педагогики и образования, хочется и в эту сферу ввести христианские начала. Не знаю, получится ли, но, когда я начинаю об этом рассказывать, это вызывает живой интерес.
Беседовала Анна Владимировна Макарова.